Мы улетели в Италию через два дня — у Юльки как раз образовался небольшой отпуск. Кота оставили Онисию, который сдал нам неплохую двушку над своей мастерской и обещал кормить Греха. Волшебное кольцо оказалось репликой, копией артефакта истинной любви. Гном заявил, что он меня, конечно, очень уважает, но не стал бы дарить бесценный артефакт. А что не снимается — так там простенькое заклятие, чтобы кольцо не потерялось.

Италия встретила нас жарким солнцем, вкусной едой и красивыми мужчинами. Мы бродили по туристическим маршрутам, отъедались пиццей, а вот улыбки и комплименты игнорировали. Первые пару дней после ритуала мы с Юлькой вообще были непривычно молчаливы. Наверное, впечатления должны были утрястись, и требовалось время, чтобы осознать непоправимость событий. Я потеряла дом, любимого, крутую тяпку и целый мир. Юлька оставила дракона, к которому была нежно привязана, и двух обожателей.

Сказочный мир не хотел нас отпускать: в статуях бородатых героев, натыканных в Риме на каждом углу, мне чудился Ярополк, а Юлька подозрительно долго стояла в луче света, падающего через круглое отверстие в крыше Пантеона. В конце концов, мы решили бороться с тоской самым действенным методом и с головой окунулись в шопинг.

— Знаешь, Вася, жизнь налаживается, — заявила Юлька, перебирая пакеты с фирменными логотипами. — Хватит на нашу долю и одного мира, с такими-то шикарными скидками.

— Ты не скучаешь?

— Скучаю, — призналась Юлька.

— По царю или Лютому?

— По ванне, которую водяной отгрохал. — Юлька забралась с ногами на кровать гостиничного номера. — И по Глории, конечно. Надеюсь, моей девочке починили крыло. Она ведь с характером, не каждого к себе подпустит.

— А если кого подпустит, так долго не выпустит, — подхватила я.

— А ты как? — спросила Юля.

Я покрутила в руках маленький ключик с тусклым кривым колечком, который теперь носила на цепочке, не снимая.

— Плохо, — призналась я, шмыгнув носом. — Яр мне снится каждую ночь…

Юлька пересела ко мне на кровать, обняла.

— И я все думаю, что больше никогда его не увижу. И что я потеряла его из-за своей дурацкой гордости. И, может быть, я бы хотела, чтобы он заставил меня остаться.

Юлька положила голову мне на плечо, мы помолчали.

— Слушай, а ты не удалила видео с царем? — спросила она.

— Не-а. Хочешь посмотреть?

Я вынула телефон из сумочки, нашла в галерее нужный файл. На маленьком экране появился Иван, лихо закрутил бедрами в панталонах, и улыбка появилась на моем лице.

— Вот мы все-таки отожгли, — сказала Юля. — Будет что внукам рассказать.

— Ага, если хочешь потом лечиться от деменции… Нет уж, Юля, это останется только нашим воспоминанием.

Остаток отпуска мы не умолкали, снова и снова обсуждая события прошлого года. Мы вспоминали ловкого Брюса и сурового Ерему, неоднозначную Амаранту и мою упокоившуюся бабку, спорили, кто был бы для Юльки лучшим вариантом — Лютый или царь. Когда мы вернулись из Италии, я решила окончательно отпустить прошлое и еще раз проститься с домом, вернее, с его руинами.

Бросив чемоданы в прихожей и погладив Греха, который снисходительно подставил под ладонь черную башку с порванным ухом, я крикнула Юльке, что скоро вернусь, и пошла в Чертополоховый переулок, иногда дотрагиваясь до ключа на груди. Перед аркой я остановилась, выравнивая дыхание. Переулок все еще был здесь — скрытый для других, но видимый для меня, ведьмы. Шагнув вперед, я оказалась в прямоугольном дворе, и уныние охватило меня. Поваленные бревна, пустые окна, цветные осколки витража в траве — куча строительного мусора, а не мой дом. Я обошла двор, поддела ногой обломок доски. Дверь покосилась, но устояла, подпертая куском уцелевшей стены, и я машинально потянула за ручку. Запах свежеспиленной древесины, нагретой солнцем, окатил меня теплой волной. Я зачарованно открыла дверь и шагнула в тамбур, выложенный из светлого бруса.

Яр стругал что-то посреди просторной комнаты. Солнце ярко светило, лаская бликами обнаженную спину, сверкая в бисеринках пота. Воевода досадливо отбросил мешающие пряди волос, вынул из кармана резинку и завязал на макушке короткий хвостик. Я стояла в дверях, затаив дыхание, сердце бухало, как кузнечный молот, отдаваясь в висках. Яр повернулся, замер.

— Ты побрился? — удивилась я. Гладкий подбородок с ямочкой украшали мелкие порезы, свежие и уже поджившие.

— Ты настоящая? — выдохнул он. И бросился ко мне, опрокинув столярный стол.

Жаркие губы, сильные руки, так горячо, что невозможно дышать. Мы целовались, упиваясь друг другом в доме без крыши, со стенами едва в метр высотой. Я стащила дурацкую резинку, запустила пальцы в его волосы.

— Василиса, я дважды звал тебя замуж, а ведь так и не сказал…

— Что?

— Я люблю тебя.

— Любишь ведьму?

— В тебе достаточно силы и любви, чтобы держать эту дверь закрытой, — прошептал Яр, покрывая мое лицо поцелуями.

— А мудрости? — вспомнила я еще одно качество, воплощаемое светлыми богами.

Вместо ответа Яр поцеловал меня. Так нечестно! Он второй раз уходит от ответа, используя запрещенный прием. Я хотела возмутиться, но вскоре решила оставить это на потом.

На пиру Юлька сидела по правую руку от царя. Я — справа от нее, а рядом со мной — воевода. Вроде как это было нарушением порядка, и воевода должен был сидеть слева от царского трона, но он держал меня за руку, не отпуская, не сводил с меня глаз, и все церемониальные нюансы были забыты.

Длинные столы, заставленные угощениями, уходили в конец зала. С дальнего угла Лютый помахал нам куриной ножкой. Поначалу я была обескуражена, что царь позвал его на пир, но вскоре поняла его коварный план. Оборотень, уже оправившийся после битвы, ел с волчьим аппетитом, вытирая лапы о скатерть и запуская глаза в декольте соседок. Бьюсь об заклад, царь специально распорядился подсадить к нему самых обильных прелестями дам.

Еще одним сюрпризом оказался водяной. Он долго слюнявил мне руку при встрече, а потом похвалился золотой медалью, сияющей на груди. Оказалось, что Кореней был героем памятного боя. Когда Глория подпалила огромному сумерту шкуру, тот бросился в озеро, а водяной, управляя течениями, утопил чудище. Череп гигантского волка теперь пылится где-то в царском музее.

— И ведь это еще не все, Василиса! — прошепелявил Кореней. — Слава о моей доблести пронеслась по всем ручьям, и ко мне приплыли русалки! Три штуки. Одна рыженькая, одна с синими волосами, а моя любимая — черненькая, кудрявая. И когда мы…

— Все, я не хочу больше ничего знать, — перебила я Коренея, демонстративно заткнув уши пальцами, и тот прошлепал на свое место за столом, откуда продолжал многозначительно мне подмигивать.

— Как думаешь, Юля, почему проход все-таки не закрылся? — спросила я подругу. Служанка подлила нам вина в хрустальные бокалы, и я благосклонно кивнула ей.