Марсель встряхивает меня за плечи, снова обнимает и целует, на этот раз настойчиво покрывает поцелуями лицо и ищет дорожку к губам, которые от рыданий трясутся.

— Что это за ревушка? Где моя Сирена? Моя воинственная и языкастая, гордая, солнечная, добрая… Где она?

— Нету-нету, я не такая! — трясу головой.

— Ты — именно такая! — с нажимом произносит Марсель и обнимает крепко. — Обними меня хорошенько.

Я цепляюсь за него изо всех сил, но потом разжимаю руки, вспомнив, что у него были сложные травмы.

— Аррр… Обними меня! Поцелуй… Мне это так нужно, неужели не понимаешь? — произносит Марсель с отчаянием.

— Что?

Проморгавшись, смотрю ему в лицо, оно расплывается мутной пеленой из-за моих слез.

— Я хочу понять, нужен ли я тебе.

Я не верю своим ушам. Выпрямившись, тянусь к салфеткам, что стоят на тумбе, вытираю лицо, глаза, нос…

— Что ты такое говоришь? — спрашиваю севшим голосом. — Дурак!

— Я прикован к больничной кровати. Из-под меня так-то уточки выносят, — кривит губы. — Еще долго я не смогу передвигаться самостоятельно. Считай, инвалид. Никогда себя таким слабым, беспомощным не чувствовал. Да, я сомневаюсь. Нужен ли я тебе. Я даже не хотел, чтобы ты видела меня таким…

— Ах ты! — возмущаюсь и шлепаю его по губам кончиками пальцев. — Не хотел он! Я вся извелась. Места себе не находила. Эти запреты на встречи… Оказывается, ты не хотел со мной видеться?!

— Не так все! Ты перевернула.

— А как мне не переворачивать?! Я трясусь от страха, а ты…

— Чего ты боишься? — Марсель перебивает.

— Я…

— Говори.

— Я боюсь, что ты меня не простишь. Возненавидишь…

— Блять. Блять, да за что?! — воздевает руки к потолку. — За что мне тебя ненавидеть?

— За то, что из-за меня ты не сможешь летать. По крайней мере, в ближайшие месяцы.

Взгляд Марселя вспыхивает и гаснет.

— Аааа… Ты про это.

— Да, про это. Ты как-то сказал, что ни на что не променяешь чувство, когда небо принадлежит тебе одному. Я не знаю… Просто не знаю, что могу предложить тебе взамен?Мне кажется, всего, что я могла бы тебе дать, а это очень и очень немного, будет недостаточно. Всегда…

После моих слов повисает тишина. Мне кажется, я попала в цель, в яблочко! Попала и впервые не рада собственной меткости.

Марсель вздыхает, отводит взгляд в сторону. Я выпрямляюсь медленно на его кровати и осторожно встаю, пересев в кресло.

Как бы он меня ни убеждал в обратном, я чувствую себя виноватой. Я не стала бить тревогу ночью, когда Марсель не пришел.

Я просто обиделась на него, подумала о самом плохом.

Как я могла не подумать о плохом, когда он то и дело меня обижал?! Он приехал в Лютиково и начал говорить о том, что хочет быть со мной, но ни слова не сказал, что любит, только размытые утверждения выскальзывали из его губ.

Мне же было этого мало. Мне всегда мало! Я, наверное, самый жадный человек. В особенности в том, что касается его любви! Наверное, все исходит издалека, с тех самых лет, когда он меня соблазнил на свадьбе, а потом бросил и заявил, что я для него лишь развлечение на одну ночь.

Этот болезненный рубец так и остался шрамом на сердце. Подкрепленный недавней ситуацией, он лишь стал еще более грубым и заныл болезненно. Оттого я и не поверила. Я втайне ждала подвоха со стороны Марселя и, как только он оступился, решила, что мы вернулись к прежнему.

Все по-старому…

Однако все было не так.

Пока я лежала в постели, рыдала, проклинала и материла красавчика-пилота, похитившего мое сердце, он мучился и лежал без сознания на морозе.

Андрей сказал, что травмы были сложные и, если бы не угроза обморожения, восстановление шло намного легче. Теперь, увы, придется работать с тем, что есть. Марсель не обморозился, но был на грани этого…

Кто знает, если бы я сразу же забила тревогу, вдруг все сложилось иначе…

Вдруг бы ему не пришлось прощаться с любимой профессией?!

Не знаю, что я за человек такой!

Он похитил мое сердце и разбивал его несколько раз, а я ненарочно, но словно в отместку, отобрала у него крылья.

— Послушай, Лена. Профессия — это последнее, о чем я сейчас думаю.

— Но думаешь же, — заявляю. — Прости. Я не хотела. Но так вышло… Я слишком неуверена в себе, в твоих чувствах во мне. Слишком… Я всегда буду ждать от тебя подвоха. И при малейшем подозрении на обман будет происходить все то же самое. Снова и снова… Я не знаю, получится ли у нас что-то. Может быть, и пытаться не стоит.

— Ты… — выдыхает Марсель так, словно у него нет воздуха. — Ты меня бросаешь? Бросаешь?!

— Я не бросаю тебя. У нас и отношений-то никогда не было. Понимаешь?

— Нет. Нет. Я тебя не понимаю. Ты… Сама-то себя понимаешь? — спрашивает он, бухнув кулаком по кровати. — Мысли о тебе и дочери — единственное, что придает мне сил держаться, карабкаться изо всех сил. Я живу сейчас лишь надеждой, а ты ее отбираешь. Уничтожаешь. За что? Это все твоя месть? Влюбить меня в себя и бросить? Бросить, зная, что побежать за тобой не смогу и буду вынужден смотреть, как ты уходишь. Жестокая же ты, Лена.

Он смеется.

— Знаешь, я не зря назвал тебя Сиреной. Их красота и прекрасные песни заманивали моряков на скалы и вели к гибели!

— Я просто не хочу страдать.

— Поэтому ты заставляешь меня подыхать от боли?! Корчиться в муках сомнений?! Тебе страшно поверить моим словам еще раз, и поэтому ты бросаешь меня, калеку…

— Каким словам мне сложно поверить, Марсель?! Каким! — вскакиваю я, придерживая свой животик.

— ЛЮБЛЮ Я ТЕБЯ, ДУРУ! БЛЯТЬ, УБИТЬ ГОТОВ, КАК ЛЮБЛЮ! — хрипло заорал Марсель и закашлялся, выдав едва слышным шепотом. — Черт… Черт, кажется голос сорвал.

Я застыла, не веря в услышанное.

Марсель продолжал говорить