Вести её в танце было высшим наслаждением. Следить за изгибами тела, прижимать её к себе, держать в руках, читать мысли в зелёных глазах, посыпанных золотом. Уже заранее предвидев её реакцию на представление моей персоны королём, как её напарника, я молил богов оттянуть час до нашего представления друг другу, как можно дальше. И не зря. Когда я вошёл, девушка уже была разъяренной, а при виде меня и вовсе превратилась в маленького бесёнка. Мучительны и горьки были первые дни, после нашего с ней официального знакомства. Она была невыносима, непреклонна и горда! Но она заводила меня. Заводила, как никто и никогда. Мне было по-настоящему интересно с ней, а особенно интересно было открывать в ней новые стороны день за днём.

Это были словно какие-то чары, накладываемые на меня с каждой встречей с ней. Каждое следующее расставание давалось всё сложнее и тягостнее. Я не знал что это такое, как с этим бороться, но эта девушка распалила во мне огонь жизни, который последние годы еле дотлевал. Она сделала невозможное, заставив сердце биться в сумасшествии не от смертельной схватки, где останется жить только один, а лишь от её взгляда, от ощущения её руки в своей, от страха за её жизнь. Да что жизнь? Я паниковал как курица-наседка каждый раз, когда она что-то вытворяла в лаборатории! И даже не подозревал, что на такое способен!

И как после всего пережитого и обретённого я мог потерять её? Нет уж, этот дар богов, который я получил по неведанным заслугам, я не утрачу. Да и эта связка нитей жизни не так плоха и ужасна.

— И умрём мы с тобой теперь, Алианна, в один день, — на вздохе сказал я, опуская руку с нашими едиными нитями жизни.

Я уже ощущал, как мой резерв начал опустошаться от требуемой энергии для восстановления резерва девушки. Энергия передавалась по нитям жизни, так беспардонно использованные мной. Но это был единственный способ помочь Алианне. До соединения нитей с моими, её почти потухли и поблескивали в унисон ритму сердца. Соединившись с моими, ярко сияющими на всю комнату, нити Алианны зажглись и нити стали едины, словно и не были никогда раньше разделены.

Хотел поднять глаза на лицо девушки, но внезапно разорвавшаяся нить оттянула внимание на себя. В полном ступоре я проследил, как лопнула ещё одна нить, потом ещё, да так легко и свободно, словно рвущаяся паутина.

Наши с ней нити не соединялись. Нервными движениями я подхватил оставшиеся нити, и они перестали разрываться.

— Или нет, — прибавил я к своему прошлому диалогу, хмурясь.

Чертовщина какая-то, как такое вообще возможно?! Я сразу понял, что с этой девушкой не заскучаешь, но не настолько же! Соединив обратно поблекшие нити Алианны со своими, я принялся ждать. Ничего не происходило, нити, как лежали в руке, так оставались лежать прежде. Посмотрел на Алианну — она спокойно лежит, только лицо, ещё мокрое от пота. Пальцами приподнял одну нить и отпустил в воздух. Она повисла, секунда, другая… и она разрывается напополам как паутина.

— Алианна, если это проявление твоего характера, то знай, сейчас не время! — раздражённо произнёс я, глядя на её непроницаемое лицо.

Я в тайне надеялся, что она это услышала, хотя разумом понимал, что её мозг отключён ещё со вчерашнего дня, а её душа глубоко спит, если уж говорить о её возможном духовном присутствии.

— Хорошо, — согласился я с поворотом событий. — Не хочешь соединять нити жизни, — это уже Алианне, — энергию получишь так, пока нити удерживаются вместе. От этого уже никуда не денешься.

И начал передачу энергии в неизмеримых количествах. Опустошил половину резерва, но уже было понятно, что переданной энергии более чем достаточно и вливать больше уже будет рискованно. Всё-таки, отнятый резерв лишь на пути к принятию нужной формы, поэтому менее вместим.

Я дождался, пока нити разорвутся сами собой и только потом взял полотенце, чтобы стереть пот с лица девушки. Надо же, как быстро лицо вернуло прежний цвет. Склонившись, прикоснулся губами ко лбу.

— Обещаю, всё будет хорошо. А после поправки ты будешь принадлежать только мне, и никому больше. Всё, нечего моей ведьме находиться в чьем-либо подчинении, кроме моего собственного.

Когда я вновь приобрела способность мыслить, чувствовать и осознавать — пожалела сотню раз, что вернула себе жизнь благодаря отнятому резерву мантикоры. Моё тело за период восстановления познало все муки ломоты, жара, холода, боли и судорог. Как это оказалось на самом деле, чужой резерв поначалу долгое время менялся под мою сущность, потом он только худо-бедно начал набирать силу, как пришёл откат зелий и больно умную ведьму трясло в судорогах несколько дней. Как выжила — не знаю, но лучше бы унеслась в Селение Жизни. Ведь после тяжело пройденного отката от зелий, на очереди стояла следующая проблема — лихорадка от купания в озере. И снова понеслась: жар, холод, пот, невменяемое состояние.

Это месиво боли, стенаний и отвратительного состояния, не имело ни последовательности, ни тем более логики в ней. Я не чувствовала своего тела, разучилась мыслить и составлять слова в единые предложения. Что самое ужасное, так это исходящая боль изнутри. Она мучила, парализовывала, истощала, но не уходила. Ни на одну минуту. Даже когда я спала, боль не отступала.

Вообще, заменой резерва прибегали только в особых случаях, да и особые личности, которые точно могли бы вынести эти боли, бьющие в первую очередь по магическому фону, что являлось самым чувствительным местом в теле любого мага. Но до замены в виде резерва магического животного, ещё никто не прибегал. А ведь это подстраивание под другую сущность, под другое тело и магию — затрачивало неприличное количество сил, как физических, так и моральных.

Сон одолевал меня лишь тогда, когда я уже обессиливалась от боли и жара. Меня буквально отключало, но сон не приносил ни наслаждения, ни желанных сил. Всё время я ощущала чье-то присутствие, но спокойнее всего мне становилось, когда кто-то брал за руку и начинал поглаживать. Такая простая забота говорила лишь об одном — кто-то очень сильно волнуется и переживает. Порой чувствовала, как чьи-то лапы прокладывают по мне дорогу, причем иногда их было четыре, а иногда всего две.

Иногда обрывками до меня доносились разговоры, даже ругань, после которых последовали нежные поглаживания и шепот о том, что всё будет хорошо. С этим согласиться мне было сложно, так как мечтала я лишь об одном — забыться и снова перестать чувствовать.

И вот, спустя (как оказалось) две недели моих пролёживаний в постели и незавершенного восстановления, я с Арцуром стояла в толпе приглашённых на приёме императора, пожелавшего поглядеть на изобретателей посоха, который оказался единственным работающим артефактом из всех предоставленных экземпляров. Чёрт возьми, тысячи артефакторов корпели над воссозданием утерянного артефакта и в итоге его смогли создать ведьма и алхимик! Чем только боги не шутят!

Стоя в шеренге с аристократами, и Мюриэль с Ральгартом по левое плечо, а по правое с Арцуром, я слушала воодушевлённую речь Валефора к императору. Последнего я так и не разглядела, так как для этого нужно было поднимать глаза, а это оказалось задачей невыполнимой. Нить смысла речи потеряла сразу, да и не пыталась понять. Мне нужно было выстоять этот приём, на который меня вынудили пойти. А после я смою эту шпаклёвку с лица, сниму тяжелые украшения и освобожу волосы от этой тонны заколок и шпилек. Сожгу платье к кикиморовой матушке и спрячусь от всех под одеялом. Всё о чём я мечтала — это мягкая постель Арцура. Да, путём сравнения с моей кроватью, большее преимущество получила кровать Арцура.