И сразу, как содержимое отправилось по адресу, пришла тревожная мысль, что у меня проявился сетевой синдром, а именно произошло нездоровое привыкание к интернету заодно с прибором. После вынужденного перерыва я так обрадовалась, что бездумно употребила тройную порцию, наподобие других страдальцев после периода воздержания.

Не успела я обеспокоиться, как от друга пришел ответ на мобильник.

«Гроссмейстер пошел Е2-Е4?» – Валентин перешел к классике 20-то века, минуя 19-тый.

«У меня все ходы записаны» – ответила я в том же ключе, и прибавила императивно. – «Командовать парадом буду я!»

Вот так оно пошло-поехало, исключительно «не в интересах истины, а в интересах правды». Следующая порция рассказа будет оформлена во время длиннейшего перелета Оманскими авиалиниями.

3

Повесть без названия

Часть первая

«Если я хочу прочитать роман, я пишу его» – однажды заявил Бенджамин Дизраэли. Лучше не скажешь, можно только присоединиться, хотя автор известен вовсе не написанием романов, ими он баловался между делом.

* * *

– Эй, подруга, слышишь меня? Тогда дай знать! – в чудесные картинки ворвался бестелесный голос.

Картинки смотрелись волшебно, голос искажал изображение нестерпимо, мешал понять, отчего ромбические глыбы льда светились пламенем изнутри. Может быть, это были огненные горы с ледниками поверху. До них мерцал ночной берег моря, на камне сидела молоденькая гавайская ведьма в венке и наблюдала волны, хотелось перевоплотиться в неё, но тут явились горы льда и огня, будто страницу перевернули. И сразу возник голос ниоткуда.

– Слышишь меня? – голос не отставал. – Должна слышать, давай реагируй!

– У неё веко дернулось, – вступил другой голос, наверное, ведьма в венке. – Еще вколоть, для верности?

– Не будем, сама дойдет, – ответил первый голос. – И так влили по самую завязку, не глюкнулась бы девушка окончательно. Эй, привет тебе, с днем рожденьица!

Ну, вот, они добились своего, горы медленно гасли, сначала оплывали огненные, потом они слились с остальными и угасли в цветах лаванды, очень жаль. Вместо них на белом фоне очутилась голова, мужская. Парень был ненамного старше, белобрысый, в маленьких очках и белом халате, встрепанный. Какая-то девица мельтешила на фоне по углам зрения, тоже в белом.

– Как тебя зовут? – спросила девица вроде бы участливо.

– Не знаю, – сказалось само собой, пожалуй, было правдой.

– Не ерунди, – веско возразил доктор, это стало ясно. – Не так всё плохо, чтобы память отшибло. Давай: имя, фамилия, адрес. Записать тебя надо, или как?

– Не помню ничего, – свой голос шел снизу, как из-под кровати, но это была не кровать, а вроде носилок на колесах.

– Извини, подруга, по голове тебя не били, ты перепутала диагноз, – строго сказал доктор. – Твой тянет на статью, давай вспоминай быстренько.

– Роман Борисович тебя с того света вернул, – заявила девушка в белом. – А ты ему помочь не хочешь. Совесть у тебя есть? Он обязан зафиксировать.

– А что это такое – совесть? – спросила она уже отчасти в чувствах.

– Иди ты! Мы в гостях у Кафки? – спросил доктор глумливо. – Какие пострадавшие пошли образованные! Тогда скажи, где учишься, пока сойдет и так.

– Уже нигде, – сказала она с трудом, потом прибавила машинально. – И зовут никак.

– Ну вот, теперь она будет косить под слабоумие, – доктор пожаловался в пространство. – Такое у нас сплошь и рядом, как дело дойдет до протокола. Тебе санитаров вызвать из психушки, или что?

– Роман Борисович, она глаза закрыла, – сообщила медсестра. – Сами велели влить успокоиться, будет дрыхнуть до утра.

– Ну и бог с нею тогда, – легко согласился доктор. – Не будем оформляться, никто сюда не поедет, пусть лежит до утра как неопознанная жертва аборта. Своей работы жаль до слез, привезли почти без признаков, плясали вокруг тела полночи, а теперь она будет нам лапшу вешать. Но переживем, добродетель сама себе награда, слыхала эдакое выражение, Лерочка?

Такие речи сопровождали путешествие по коридорам на больничной каталке, вот как это сооружение звалось, она вспомнила. Ехали долго, с поворотами, показалось, что выехали на улицу, только было совсем не холодно, как на дачной террасе, и окошки похожие, там виднелся стеклянный иней. Наверное, опять лекарства действовали, коридор сменился окном, его заполняла большая луна, а на голубых сугробах прыгали белочки, потом, правда, они оказались маленькими кошками, зверьки играли в искристом свете.

* * *

Когда глаза открылись, было светло, кровать стояла, пришпиленная к окну, вниз от стены спускались белые волны, упирались в заснеженный лес и там застывали. Хотелось, чтобы над верхушками запылал ледяной уголь, виденный накануне, но это был, наверное, другой сон, небо оставалось белесым, с оттенком голубизны.

Вид из окна притягивал, что-то там было знакомо, остальное не прояснялось, кроме кровати, на ней она лежала и двигаться не хотела, посмотрела на бледные руки, лежащие на сером одеяле и вернулась к окну. Да, вот оно, пришло наконец: «прозрачный лес один чернеет, и ель сквозь иней зеленеет, и речка подо льдом блестит». Только не речка, а шоссе за лесополосой, вдоль дороги медленно ползли машины, очень маленькие.

«Чернеет – зеленеет, лежит – блестит, убогие какие-то рифмы, но – классика» – подумалось между делом, и вид продолжал раскрываться. За шоссе виделись крошечные дома, дальше убегали крыши, дым шел из труб вверх, еще дальше вставало обычное солнце, вовсе не ледяной уголь, обидно. Значит не там, а здесь…

– Любуемся пейзажами, это правильно, – сказал знакомый голос, появился давешний доктор, сел на кровать в ноги. – Теперь, подружка, давай договариваться. Показатели с тебя сняли, пока спала, ты в приличной норме, пульс, давление, температура – все вместе взятое предполагает, что ты в себе, потерю памяти приборы не фиксируют, один-один в ничью пользу. Я скоро сдаю смену и убываю до понедельника, твоя карта чиста, как снег за окнами, это в плане имя-отчество-фамилия-адрес. В остальном я написал правду, что тебя подкинули с кровотечением в результате криминального вмешательства, мы боролись за твою жизнь всю ночь, и как видишь – жива. Можешь отплатить добром, сообщить, как звать, и адрес проживания, но самое главное – откуда приехала и кто тебе помогал отправиться на тот свет. Ясное дело, сработал кто-то из коллег, такие лекарства я знаю сам, хотя не пробовал. Подробности – к следователю, будешь потерпевшей по незнанию. Если не пожелаешь и уйдешь в несознанку – станешь соучастницей, с этим очень строго, учти. Выбор небольшой, а я обязан зафиксировать, такие правила, ничего не сделаешь. Лишиться работы по твоей милости – извини, не готов, или еще хуже заподозрят в соучастии. Мол, сам лекарство выписал,