Переход был пуст, только кое-где дремали наразостланных газетах бомжи. Антону послышались торопливые шаги за спиной.Оглянулся – да, позади мелькает женская фигура. Видимо, страшновато одной идтипо этому длинному, темному переходу, вот и спешит со всех ног, чтобы оказатьсяпоближе к другому человеку – не бомжу, не пьянице, с виду вполне приличному.

«А вдруг я маньяк?» – криво усмехнулсяДебрский и ринулся вверх по ступенькам, мгновенно забыв о женщине и думая, чтоон и в самом деле маньяк, обуреваемый навязчивой идеей, оба они с Инной маньяки…

Пробежал мимо притихшего вокзала, мимодремлющих такси, с тревогой поглядывая на небо. Нет, до рассвета еще далеко.

Вот и стоянка. Сунул жетон отчаянно зевающемупарню в будочке, подскочил к «Форду».

– Подвезешь? – спросилотвратительно-развязный женский голос, от которого Антона передернуло.

– Вон такси на выбор, – буркнул он,открывая дверцу и уже занося ногу, чтобы сесть за руль, как вдруг она вцепиласьв его рукав:

– Да ты хоть погляди на меня, может,понравлюсь?

– Пошла ты! – прошипел он, но бросилневольный взгляд – и даже качнулся: в первое мгновение показалось, что рядомстоит Нина, только лет на двадцать старше, худая, озлобленная…

– Ну как? Понравилась? – озабоченноспросила женщина.

– Отвали! – Антон уже сидел зарулем, уже потянулся закрыть дверцу, но женщина нагнулась близко, обдав егозапахом пота и приторных духов. От этой смеси запахов его вдруг бросило в пот,и, кажется, он узнал ее именно в тот миг – даже прежде, чем она промурлыкала:

– Да ты что, Дебрский, совсем спятил?Родную жену позабыл?

Да нет, эта тощая, изможденная тетка непоходила на Нину. Все дело было именно в том, что Нина походила на нее – толькона двадцать лет моложе…

Он сидел и смотрел на нее остановившимсявзглядом. Да и вообще все замерло, все остановилось в нем, даже мысли застыли,и сердце, чудилось, прекратило биться. Только рука еще конвульсивно дергалась,пытаясь закрыть дверцу, – но ведь у убитых наповал тоже какое-то времядергаются конечности. А он был именно убит наповал…

Дверцу Дебрский не мог закрыть потому, что еекрепко держала женщина.

– Открой сзади, – приказала она, акогда Антон не шелохнулся, сама просунула руку в салон и разблокировала заднююдверь. Шмыгнула на сиденье, а оттуда мгновенным, удивительно ловким движениемперебралась вперед и устроилась рядом с ним. Как змея переползла… Ну что же,это было предусмотрительно с ее стороны, потому что, если бы она обходиламашину, чтобы сразу сесть впереди, Дебрский вполне мог нажать на газ, сбить ее,раздавить, как гадюку!

Да ну, какого черта? Чего перед собой-толукавить? Ни на что бы он не нажал, никого бы не раздавил!

– Поздно гуляешь, – хмыкнулаженщина, поворачивая к нему лицо, и его почему-то укололи в сердце эти нестираемые временем, ничем не истребимые следы былой нежной красоты. –Думала, ты никогда от своей блядешки не уйдешь. Собиралась уже ночевать в ееподъезде.

И она захохотала, довольная своей остротой.

– Замолчи, – тихо сказалДебрский. – Что ты хочешь? Откуда ты взялась?

– Угадай с трех раз, – хмыкнула она,устраиваясь поудобнее. – Ну? Начинаем. Я приехала с курорта? Нет. Изсанатория? Опять не угадал. Соскочила с нар? Ответ правильный! – Инадтреснутым, но все еще приятным голоском она замурлыкала:

Женская зона скучнее, чем тюрьма.

Девушка в парня не в шутку влюблена.

Хочется девчонке к мальчишке подойти,

Но всюду, всюду, всюду конвои на пути.

Дебрский устало прикрыл глаза. Боже мой…Сколько же времени он не звонил в Дубровный? Месяц, даже два? А напрасно.Потому что мог бы узнать кое-что, безусловно, для себя интересное! Например, отом, что Ритка вышла из тюрьмы.

– Слушай, а ты так гнал по переходу,чтобы в своей лайбе приятно посидеть? – озабоченно спросила она. –Домой не собираешься? Лапку что, одну оставил? Или няньку взял? Ого, уже пятыйчас утра!

Дебрский вздрогнул. Что же он сидит? Времяидет, время! Он сейчас вовсю должен гнать в Карабасиху, а вместо этоготрепыхается, разинув рот, будто дохлая рыба.

Хотя кто бы не затрепыхался на его месте…

Но все равно – надо ехать. Нельзя большетерять ни минуты! А по пути он что-нибудь придумает. Как-нибудь изловчитсяизбавиться от Ритки, ну хоть в канаву ее выкинет… Там ей самое место, впридорожной канаве!

Он осторожно вывел «Форд» за ограждение иповернул направо.

– Ого, – удивилась Рита. –Неужели ты теперь в каком-нибудь Сормове живешь или на Автозаводе? Мы с матерьювсе телефоны оборвали, тебя разыскивали. Он уехал давно, нету адресадаже, – последние слова она опять пропела не без изящества. –Пришлось сюда тащиться, ноги бить. Я сегодня вечером приехала, думала,переночую на вокзале, а завтра пойду в адресное бюро, но, к счастью, вспомнилаэтот адресочек… Видела вас в окошко, голубков-голубочков. Нет, думаю, неостанется он там на всю ночь, Лапка, если проснется одна, такую истерикузакатит! Она все так же орет по утрам?

В голосе Риты проскользнула брезгливая нотка,и Дебрский не мог не усмехнуться:

– Вижу, материнской любви у тебя неприбавилось.

– Заткнись! – вызверилась она стакой яростью, что Антон невольно вжался в спинку сиденья. – Что бы тызнал, сука, про мою материнскую любовь? Думаешь, я из-за тебя на судепромолчала? Хрена лысого! Из-за Лапки! Только из-за нее.

– В самом деле? – безразличноспросил Дебрский, так пристально глядя на панель приборов, что со стороны моглопоказаться: он интересуется, в самом ли деле у него почти полный бак изаправляться придется еще не скоро.

– Чего? – прошипела Рита.

– Да ничего, – пожал плечамиДебрский. – Сижу и молчу.

– Вот и молчи! – истерическивыкрикнула она.

– Да уж молчу.

Автомобиль уже мчался через Сормово. Дорогабыла пуста, светофоры мигали желтыми огоньками, и город стремительно улеталназад.

– Точно, Красное революционноеСормово, – хихикнула Рита, прилипнув к окну. – А чего ты неостанавливаешься? Едем в какую-то глухомань.

– Ты же вроде Лапку хочешьувидеть? – буркнул он. – А Лапка в деревне.

– Да брось! – недоверчиво протянулаона. – У кого?