Он еще успел подумать, что это дорога дляпотенциальных самоубийц, а потом не было вообще времени думать о чем-то. Дорогашла под такой уклон, что Дебрский иногда невольно налегал грудью на рулевоеколесо и не мог выпрямиться. Асфальт был кое-где посыпан щебенкой, однако ееуже размело на обочины, да и в такую сырую погоду, как сейчас, это малопомогало. Он вдавил тормоз до отказа, но толку не было никакого. «Лада», свистяшинами по асфальту, летела вниз, словно была пустой консервной банкой, а неотличной машинкой, битком набитой всякой умной техникой.

Дебрский наконец сообразил, что это за дорога.Она ведет в песчаный карьер и предназначена для большегрузных автомобилей.Невозможно представить себе, как можно подняться по этому почти отвесномусклону, да еще волоча наполненный песком кузов, однако, наверное, как-товозможно, раз дорога существует. И она, похоже, скоро закончится. Еще черезминуту, а то и меньше, «Лада» вылетит на берег Оки – и Дебрский снова вернетсяк тому же, с чего начинал свой путь: к полной пустоте.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, онвдруг резко вывернул рулевое колесо влево, на полном ходу поставив машинупоперек дороги.

Ее сильно повело вбок, назад, потом,подчиняясь силе инерции, «Лада» снова начала разворачиваться, какое-то времяскользила задом наперед… Дебрского прижало к спинке сиденья, он опять вцепилсяв руль, вертя его уже совершенно бестолково, но добился-таки, что бесцельноескольжение автомобиля замедлилось – и «Лада» нырнула носом в кювет так резко,что рулевое колесо вдавилось Антону в грудь. Он даже вскрикнул от боли. Вследза этим его подбросило, он ткнулся головой в ветровое стекло и закричал опять –потому что боль в голове и во всем теле стала нестерпимой!

И в это самое время рядом с ним закричал ещекто-то… закричала женщина… И в угасающем сознании Дебрского забилась угрюмая,злобная радость, оттого что она кричит, что ей плохо… Значит, он все-таки смогпричинить ей боль, отплатив за то, что она сделала ему!

* * *

Кажется, так тяжело не было даже в прошлыйраз, когда Николай уверился, что она погибла. Тогда он просто рухнул с головойв черную реку боли, даже не имея времени осмыслить свою потерю. Да и нельзяпотерять то, чего у тебя никогда не было, чем обладал только в мечтах. Теперьже… теперь все стало иначе!

Остаток этого дня словно выпал из жизни ипамяти. Какие-то бестолковые метания от телефона к двери, потому что все времяему мерещились звонки и стуки. Странно, что не выдавил лбом стекла, выглядываяво двор, а выйти не мог – вдруг она позвонит?! Главное, в чем он совершенно былубежден: Нина не могла уйти просто так, не сказавшись, не могла исчезнуть, неоставив записку.

Хотя почему, собственно? Ну кто он ей? Дваждыслучайный любовник. Средство спасения. Соломинка, за которую она уцепиласьпосреди внезапно разразившегося шторма жизни. Николай где-то читал, что женщиненужны связи на стороне не столько для секса, сколько для восстановленияутраченной уверенности в себе, снятия тех комплексов, которые поселил в неймуж. Значит, любовник – не то орудие мести, не то фига в кармане, которую онаукрадкой показывает своему господину и повелителю.

Что касается комплексов, то Антон Дебрскийнаделил свою жену немалым их количеством, поэтому ей сам бог велел держатьозначенную фигу в кармане. Невелика честь – признать себя этим малопочтенныморудием тайной женской мстительности, однако к концу дня Николай уже былсогласен и на это. Только бы с Ниной ничего не случилось! Только бы онапозвонила!

Но телефон молчал. Молчал, молчал…

Николай не выдержал: набрал номер домашнеготелефона Нины. Трубку взял Дебрский – ну да, он же сегодня выписался избольницы! Голос его звучал неуверенно и даже испуганно. Николай ничего не сталговорить – нажал на рычаг. Даже если Нина у него, Антон ничего не скажет – этобыл напрасный звонок. Однако он сделал еще один напрасный звонок – к ИннеБабровой. Результат Николай мог бы предсказать заранее: ее встревоженные «алло»на том конце провода, его затаенное молчание в ответ…

Да нет, эта парочка не могла снова добратьсядо Нины! Просто невозможно было вычислить, где она скрывается! Но все-такичто-то произошло, какая-то нелепая случайность – а может быть, трагическая?Например, ей невмоготу стало сидеть взаперти, вышла размяться – поскользнулась,упала, потеряла сознание… далее по тексту.

Николай торопливо набрал номер приемного покояПятой градской, позвал Славу Свиркина и, задыхаясь и запинаясь, началвыспрашивать, не привозили ли сегодня по «Скорой» высокую молодую женщину вджинсах и кожаной куртке, волосы русые, глаза серые, брови необыкновенные…

– Не было такой, – нетерпеливосказал Слава, слишком замотанный, чтобы задать какой-нибудь неприличный вопросили отпустить пошлую остроту, на которые он вообще-то был горазд. – Тутсегодня Содом и Гоморра, но такой барышни не было, это я точно тебе говорю.Кстати! Твой крестник ноги сделал, ты представляешь?

– Какой еще крестник?

– Ну, этот качок, которого ты привез,помнишь, мы еще думали, у него инфаркт? Григорий Какой-то-тамов. Был – и вдругвесь вышел. Его даже в палату еще не успели определить, лежал под капельницей вприемном. Чуть получшало парню, и сразу слинял! Да иду, иду я! – вдругистерически заорал Свиркин и бросил трубку, забыв проститься.

Николай пожал плечами. Да черт ли ему в этомГрише с его внезапно прекратившейся гипотонией!

Посидел около телефона, ругая себя за то, чтоделал эти бесполезные звонки. Вдруг именно в эти мгновения Нина набирала егономер? Потом вспомнил, что номера его телефона она просто не знает, а значит,не позвонит.

Это был новый удар, от которого заболелаголова – причем сразу, мгновенно, словно в висок ткнули раскаленное сверло.Николай постоял под форточкой, пытаясь отдышаться, потом плюнул на принципы,согласно которым старался избегать лекарств, – пошел искать таблетку.

Его аптечка могла бы послужить нагляднойиллюстрацией к пословице о сапожнике без сапог. Всё какие-то обрывки спросроченным сроком хранения, даже названия толком не прочитать. «…ирин» –аспирин, надо думать? Или реопирин? «…гин» – либо панангин, либо анальгин,второе более вероятно, и это то, что ему нужно. Он начал выковыривать таблеткуиз облатки – и вдруг, ахнув, выронил все на пол, метнулся в прихожую, к своейкуртке, выгреб из карманов мусор, оставшийся в наследство от Гриши, уставилсяна красные буквы: «…зин».

Какой, к лешему, промазин из детективов ДикаФрэнсиса? Где была его голова? Да ведь это аминазин!

Аминазин…