– Ничего. Мне было смешно. Я кое-что узнала о тебе, очем раньше не догадывалась. А другие девушки не обижаются, когда ты называешьих по-разному?

– Других девушек у меня нет. Жена – есть.

– Я изо всех сил стараюсь, чтобы она мне нравилась,стараюсь не думать о ней плохо, но это очень трудно. Ругать ее при себе,конечно, никому не позволяю.

– Я ее буду ругать.

– Нет. Не надо. Это пошло. Я терпеть не могу две вещи.Мужчин, когда они плачут. Я знаю, плакать им иногда приходится. Но я этого нелюблю. И еще не терплю, когда они ругают своих жен. А почти все этимзанимаются. Так что ты свою, пожалуйста, не ругай, мне так хорошо с тобой, непорть мне удовольствия.

– Ладно. Пошла она к черту. Не будем о ней говорить.

– Том, прошу тебя. Ты же знаешь, я считаю еекрасавицей. Она и есть красавица. Правда. Pero no es mujer para ti[79]. Но небудем ее ругать.

– Хорошо.

– Расскажи мне еще что-нибудь веселое. Если тебе будетвесело рассказывать, тогда можно и без любви.

– Нет у меня веселых историй.

– Зачем ты так говоришь? Ты их сотни знаешь. Выпей ещеодну порцию и расскажи мне веселую историю.

– А ты почему ничего не расскажешь?

– Что же мне рассказывать?

– Что-нибудь для укрепления этой, как ее, морали.

– Tu tienae la moral muy baja[80]. – Конечно. Я этопрекрасно знаю. Но ты бы все-таки рассказала мне что-нибудь такое дляукрепления.

– Этим тебе надо заниматься. Сам знаешь. Все другое,все, что ни попросишь, я сделаю. И это ты тоже знаешь.

– Ладно. Так ты правда хочешь послушать еще однувеселую историю?

– Да, пожалуйста. Вот твой бокал. Еще одна веселаяистория и еще один дайкири, и тебе станет совсем хорошо.

– Ручаешься?

– Нет, – сказала она и заплакала, глядя на него,заплакала легко и естественно, будто вода забила в роднике. – Том, что стобой? Почему ты мне ничего не говоришь? Я боюсь спросить. Это?

– Это самое, – сказал Томас Хадсон. Тогда оназаплакала навзрыд, и он обнял ее за плечи при всем честном народе и сталуспокаивать. Она плакала некрасиво. Она плакала откровенно и сокрушительно.

– Бедный мой Том, – сказал она. – Бедный Том.

– Возьми себя в руки, mujer, и выпей коньяку. Воттеперь мы с тобой повеселимся.

– Не хочу я веселиться. Я никогда больше не будувеселиться.

– Постой, – сказал Томас Хадсон. – Видишь,как бывает, когда расскажешь людям все как есть.

– Сейчас я развеселюсь, – сказала она. –Подожди, дай мне минутку. Я схожу в уборную и успокоюсь.

Да уж, будь любезна, подумал Томас Хадсон. Потому что мнеочень плохо, и, если ты не перестанешь плакать или заговоришь об этом, я отсюдасмоюсь. А если я смоюсь отсюда, куда мне, к черту, деваться? Он понимал, чтовозможности его ограничены и что никакой «Дом греха» тут не поможет.

– Дай мне еще двойного замороженного дайкири безсахара. No se lo que pasa con esta mujer[81].

– Она плачет, как из лейки льет, – сказалбармен. – Вот кого бы пустить вместо водопровода.

– А как там дела с водопроводом? – спросил ТомасХадсон.

Его сосед слева – веселый коротышка со сломанным носом (влицо Томас Хадсон его знал, но ни имени, ни политических убеждений вспомнить немог) – сказал:

– Это cabrones[82]! За воду они всегда деньги вытянут,потому что без воды не обойдешься. Без всего прочего можно обойтись, а водуничто не заменит. Без воды как ты обойдешься? Так что на воду они деньги у насвсегда вытянут. И значит, хорошего водопровода здесь не будет.

– Я что-то не совсем вас понимаю.

– Si, hombre[83]. Денег на водопровод они всегда наберут,потому что водопровод – вещь необходимая. Значит, проводить его не станут.Будете вы резать курочку, которая несет вам золотые водопроводы?

– А почему не провести водопровод, хорошо заработать нанем и словчить как-нибудь еще?

– Лучше, чем с водой, не словчишь. Пообещайте людямводу, вот вам и деньги. Какой политик будет проводить хороший водопровод и темсамым ставить крест на своем truco[84]? Политики неопытные, бывает, постреливаютдруг друга из-за всяких мелких дел, но кто захочет выбивать истинную основуиз-под политической экономии? Предлагаю тост за таможню, за махинации слотереей, за твердые цены на сахар и за то, чтобы у нас никогда не быловодопровода.

– Prosit, – сказал Томас Хадсон.

Во время их разговора из дамской уборной появилась УмницаЛил. Лицо она привела в порядок и не плакала, но вид у нее был убитый.

– Ты знаешь этого джентльмена? – спросил ТомасХадсон, представляя ей своего нового или же вновь обретенного старогознакомого.

– Знает, но только в постели, – сказал этот джентльмен.

– Callate[85], – сказала Умница Лил. – Онполитик, – пояснила она Томасу Хадсону. – Muy hambriendo en estemomento[86].

– Хочу пить, – поправил ее политик. – К вашимуслугам, – сказал он Томасу Хадсону. – Что будем заказывать?

– Двойной замороженный дайкири без сахара. Бросимкости, кому платить?

– Нет, плачу я. У меня здесь неограниченный кредит.

– Он хороший человек, – шепотом сказала ТомасуХадсону Умница Лил, а хороший человек тем временем старался привлечь вниманиеближайшего бармена. – Политик. Но очень честный и очень веселый.

Политик обнял Лил за талию.