НАЧАЛЬНИКУ ГШКА. ВОЕННОМУ СОВЕТУ ФРОНТА. Войска армии три недели получают по пятьдесят граммов сухарей. Последние дни продовольствия совершенно не было. Доедаем последних лошадей.

Люди до крайности истощены. Наблюдается групповая смертность от голода. Боеприпасов нет…

Власов. Зуев»[40]

* * *

Весть о том, что Сергей пропал без вести, Манюне сообщила связистка Людка Потапова, когда встретила ту на пристани. С началом навигации продовольствие в Ленинград доставлялось на баржах, и девчата в свободное время не отказывали себе в удовольствии сбегать полюбоваться на воду и перекинуться словечком с матросами. Манюня гулять вдоль пирса не любила — слишком суетным казались толпы эвакуированных и вечный гул моторов машин, подвозящих грузы. С тех пор, как уехал Сергей, хотелось тишины и покоя.

День стоял жаркий, и Манюня вдруг подумала, что если отойдёт подальше от людских глаз, то сможет разуться и побродить босиком по воде. Привстав на цыпочки, она легко побежала по берегу подальше от портового шума и гвалта. Сизое небо у кромки горизонта сливалось с серой озёрной рябью, которая у берега превращалась в буруны, хлёстко накатывающие на обломки скал.

Отойдя с полкилометра, Манюня стянула сапоги и зашла в воду. От неожиданного холода она ойкнула, но тут же выпрямилась и засмеялась, так щекотно прошла волна между пальцев.

Подымая фонтанчики брызг, Манюня весело пошлёпала ногами и загадала, что когда закончится война, она купит билет в купейный вагон скорого поезда и поедет к Чёрному морю в Крым. Обязательно в Крым: в Севастополь или в Ялту.

Говорят, там неописуемая красота. Манюня прикрыла глаза и покружилась, словно в вальсе. Она представила себе, как после купания в Чёрном море идёт на танцплощадку, где играет военный оркестр и танцуют пары. Она придёт, как положено девушке, и скромно встанет в сторонке, но не простоит и минуты, потому что все мужчины на танцплощадке захотят пригласить на танец именно её — красавицу и умницу.

Кого же выбрать? Манюня в раздумьях стала наматывать на палец локон. Может быть высокого майора в орденах? Нет, он слишком старый. Лучше согласиться потанцевать с молоденьким лейтенантиком, хотя он салага, не нюхавший пороха, а она почти фронтовичка. Манюня решила, что подчёркнуто не заметит протянутую для танца руку Сергея, который обязательно окажется на тех же самых танцах. Пусть знает, что она на него обиделась. С гордой улыбкой Манюня сделала полупоклон, развернулась и увидела Людку. Связистка сидела на камне и курила.

Из всех девчонок в батальоне связи толстая и губастая Людка была самой вредной и противной. За глаза Людку потихоньку дразнили Квашнёй и не любили с ней связываться за острый язычок.

— Ты давай танцуй дольше, а я посмотрю. И в театр ходить не надо, — сказала Людка, глубоко затягиваясь вонючей папиросой «Прима», купленной в кобонском продмаге.

Курить папиросы вместо махорки считалось шиком.

На Манюню накатила досада, как будто хулиганы на танцплощадке разломали патефон или накостыляли по шее гармонисту. Она надулась и пошла на берег за сапогами.

Квашня хмыкнула:

— Да ты не обижайся. Это я шуткую.

— И шутки у тебя дурацкие, — краснея, закричала Манюня, — сунься только ко мне на склад, я тебя!

Она рубанула ладонью в воздухе и хотела уйти, но Людка её остановила:

— Говорят, у тебя с Сергеем Медяновым шашни были?

Сапог в Манюниной руке едва не полетел в Людкину голову, но в последний момент Манюня представила, сколько будет сплетен в полку, если она подерётся с Людкой-Квашнёй.

— Ещё чего, шашни, — пробурчала она, намереваясь всунуть ногу в голенище сапога. — Мало ли кто за мной бегает, всех не упомнишь. Тебе завидно, что ли?

— Не-а, не завидно, — сказала Людка, — тем более что Медянов пропал без вести. Я сегодня ребят из его автобата встретила. Они сказали.

В Манюниной голове словно фугас взорвался. В глазах смешались толстогубая Людка, серые камни, серый речной песок, в который хлещет холодная серая волна.

Манюня взмахнула зажатым в руке сапогом:

— Врёшь!

Выдохнув дым, Людка присвистнула:

— Тю, с чего мне врать.

Манюня и сама понимала, что Людка-Квашня не врёт, но так хотелось, чтобы она засмеялась и снова сказала, что шуткует.

Руки дрожали, и нога никак не попадала в сапог.

Людка подняла камешек и как ни в чём ни бывало пустила по воде блинчик. То ли от Людкиного бесчувствия, то ли от собственного горя, Манюня сжала кулаки и подняла их над головой.

— Неправда! Неправда! Неправда! — Подскочив к Людке, она неумело замахнулась. — Получай!

Людкино плечо молниеносно отклонилось в сторону, и она вскочила с камня:

— С ума сошла, дура?!

Она попыталась перехватить Манюнину руку, но та, размазывая по щекам слёзы, молотила кулаками в воздухе, как ветряная мельница.

В пылу сражения ни Манюня, ни Людка не обратили внимания на вой самолётного двигателя и не успели понять, что стрелок-радист нажал на гашетку, прошив их одной очередью.

В ушах у Манюни вдруг стало звонко и пусто, а тело внезапно ослабло.

Совсем близко от неё промелькнуло и исчезло белое лицо Людки. Ей не было ни больно, ни страшно. Она чувствовала только бесконечную усталость, не понимая, зачем окровавленная Людка с завыванием волочит её по песку между камнями, а когда слышится гул самолёта, душно наваливается сверху и закрывает своим телом.

Манюня попыталась оттолкнуть назойливые руки, но силы ушли. Тогда она закрыла глаза и камнем упала в небытие.

* * *

Увидев на берегу две сцепившиеся фигуры, стрелок-радист тяжёлого бомбардировщика Ю-87 Питер Вальтман не отказал себе в удовольствии поймать их в перекрестье прицела. Самолёт уже заходил на бомбометание, дав крен на сторону. Усложняя задачу, в правое плечо врезалась лямка привязного ремня.

Тщательно, чтобы не промазать, Питер развернул дуло пулемёта и, убедившись в правильности наводки, нажал на гашетку. Сквозь дымку закалённого стекла он увидел, что обе цели метко поражены одной очередью. Будет о чём написать Гертруде, скупо напомнив, что орден за победу над проклятой Россией не за горами. Хотя надо признать, эти русские дерутся до последней капли крови. Однажды на аэродроме под Гродно охрана захватила местную старуху с гранатой в корзинке. Вы только подумайте — старуха с гранатой! Это непостижимо! Ни одна добропорядочная немецкая фрау не согласилась бы трое суток пролежать в кустах, пересчитывая самолёты. Когда гродненскую старуху вели к коменданту, она воняла хуже шелудивой собаки. Питер не стал смотреть, как ей накидывали петлю на шею — он не любил жестокости.

Кроме того, Питер гордился своей принадлежностью к люфтваффе — элите вооружённых