сил Третьего рейха, и никогда бы не согласился марать свои руки карательными операциями.

Немец оглянулся на кромку берега, ещё раз полюбовавшись на точность своего выстрела. Вот диавол! Распластанные на пески люди шевелились. Он досадливо потянулся рукой ко рту, чтобы постучать ногтем по зубам — дурная привычка, от которой жена так и не успела его отучить. Будем надеяться, что обе цели успеют умереть до прихода помощи.

Питер не мог сказать, что ненавидит русских и убивает их с удовольствием. Совсем нет! Они не были для него людьми в буквальном смысле этого слова, он воспринимал их примерно как колорадских жуков, сумевших расселиться на самом жирном куске Европы. По отношению к немецкой нации это казалось возмутительной несправедливостью. Германия превыше всего!

А ещё сегодня был день рождения обожаемой дочурки Лизелотты, и любящий папочка дал себе зарок в её честь уничтожить не менее десятка врагов. Эти двое открыли счёт.

Предвкушая вечер за рюмочкой коньяка, Питер вспомнил, что в письмо к жене с дочуркой хотел вложить засушенный цветок. С нежностью в сердце он вообразил, как Лизелотта радостно захлопает в ладошки, а Гертруда улыбнётся и поднесёт цветок к губам. У его Гертруды проворные руки и чуткая душа. Ах, как она плакала, когда умер их ручной кролик по прозвищу Хвостик.

Накатившее на Питера романтичное настроение не оставило его, даже когда их «Юнкерс» с трудом вышел из-под обстрела, едва успев скинуть боезапас на баржу с беженцами.

Ступая на землю аэродрома, Питер не поленился наклониться, чтобы сорвать ярко-голубой цветок. Кажется, русские называют его колокольчик. Вкладывая в конверт колокольчик, для дезинфекции сбрызнутый одеколоном, Питер улыбнулся от избытка счастья. Хайль Гитлеру, который уверенной рукой ведёт нацию к владычеству и процветанию.

Отсюда, с берегов неприветливой Ладоги, будущий достаток семьи Вальтманов хрустел накрахмаленным передником прислуги, подающей утренний кофе, и сверкал воронёным лаком собственного авто под окнами двухэтажного коттеджа. Вместе с Гертрудой было решено, что три этажа многовато. Чем тратить деньги на содержание особняка, лучше вложиться в земельный надел где-нибудь на Украине или в Молдавии.

…Через три года авиация антигитлеровский коалиции США и Англии без особой военной надобности превратит его родной Дрезден в груду руин, и от Гертруды с Лизелоттой останется кучка дымящегося пепла. Когда Питер Вальтман узнает об их гибели, он повесится на осине в холодной сибирской тайге.

* * *

Серия бомбардировок немецкого города Дрезден была осуществлена Королевскими военно-воздушными силами Великобритании и Военно-воздушными силами США в феврале 1945 г.

17 марта 2010 г. был представлен официальный отчёт комиссии немецких историков, согласно которому, в результате бомбардировки Дрездена авиацией союзников в феврале 1945 г. погибли 25 тысяч человек, а город был разрушен.

* * *

Лера крепко захлопнула дверь комнаты, повернула ключ в замке и протянула его Кате:

— Ну, вот и всё. Надо будет — живи сколько хочешь. А я сюда больше не вернусь, если только…

Лера не договорила, хотя Катя поняла, что она подумала об исчезнувшей маме. То ли сказался голос крови, то ли наложила отпечаток пережитая зима, но они понимали друг друга с полуслова.

Сейчас Лера уходила на фронт, а Катя её провожала.

— Здесь недалеко, в Колпино, — успокаивала Катю Лера, как будто бы в Колпино шла другая война, менее опасная и разрушительная.

Спустя три дня военфельдшер Гришина с санинструктором Николаем и санитаркой Клавой ползла через поле на нейтральной полосе, добираясь до развалин церкви древнерусской постройки. В медсанбат пришло сообщение, что в подвалах скопились раненые, и медицинская бригада немедленно отправилась по назначению. С вражеской стороны поле насквозь простреливалось из миномётов. Гимнастёрка была мокрой от пота, собирая на себя тучи слепней, которые безжалостно жалили в спину и шею.

Нашпигованная железом земля пахла гарью, порохом и тошнотворным тленом гнилой плоти. Около вздыбленной взрывом кучи песка Лера на несколько секунд остановилась перевести дух и сделала несколько глотков тепловатой воды из фляжки.

Когда раздался свист летящей мины, до церкви было рукой подать. Разрывы мин ложились почти вплотную. Отбросив фляжку в сторону, Лера впилась локтями в землю.

— Голову, голову береги, товарищ военфельдшер! — обернувшись, прокричал санинструктор.

Лера увидела, как хвостовина мины со всплеском вошла в песок около ноги. Дёрнувшись всем телом, она оттолкнулась коленями и снова поползла, обдираясь в кровь об осколки мин и снарядов.

По мере приближения к остову церкви выстрелы звучали по нарастающей. Когда медбригада достигла порога, вражеские войска разразились артподготовкой.

В подвал вело несколько пологих ступенек, засыпанных каменной крошкой. Спускаясь, Лера притронулась пальцами к толстой кирпичной кладке, одноглазо смотрящей в небо узкой бойницей. Идущий впереди санинструктор резко обернулся и на всякий случай взял автомат наизготовку:

— Я первый пройду, а вы за мной, по команде.

Он нырнул в чёрный зев подвала, через несколько секунд крикнув:

— Заходите, всё чисто!

Лера перешагнула через тело убитого, которого подтащили ближе к выходу, и в ноздри ворвался тяжёлый дух крови и страданий. Лера была уверена, что страх и боль тоже имеют свой запах.

Массивные сводчатые стены подвала сумели выдержать удары артиллерии, дав слабину только со стороны вражеских позиций. Там стена обрушилась, образовав узкий проём, сквозь который просачивалась полоса света. В остальной части ютились раненые бойцы, которых, по Лериным прикидкам, набиралось человек двадцать. Здесь остались те, кто не мог дойти без посторонней помощи. Ночью людей предстоит по возможности эвакуировать в медсанбат. Она хорошо представляла себе, что это значит — пару километров тащить раненых на плащ-палатках, опасаясь выдать себя даже шорохом.

Санинструктор с санитаркой уже доставали перевязочный материал.

Беглым осмотром Лера выбрала самого тяжёлого раненого с ранением в живот и присела перед ним на корточки. Пожилой боец посмотрел на неё мутным тяжёлым взглядом, в котором Лере почудилось уверенное спокойствие умирающего. Вместо кивка головы у него вышло конвульсивное подёргивание, но всё же он смог прохрипеть:

— Оставь, дочка. Я уже не жилец. Отвоевался. Лучше им помоги.

— Глупости. Вам ещё жить да жить, — резко ответила Лера, — если все умрут, то воевать будет некому.

Как медик она понимала, что этот пожилой боец с истончённым лицом праведника скорее всего умрёт, но всё же старалась его спасти. Много раз за войну она имела возможность убедиться, что жизнь или смерть не в её власти.

От того, что раненый назвал её дочерью, Леру потянуло заплакать от благодарности. Воспоминания о позорной смерти отца в тарелке с золотом бросали её в дрожь, а мамино письмо о предателе не давало спать по ночам. Она выучила строки