«Но зачем ей клеветать?» — вдруг прошептал в мозгу чей-тоосторожный, вкрадчивый голос.

Варя приоткрыла слипшиеся от слез ресницы (она, оказывается,расплакалась, сама не заметив когда!) — и отшатнулась, увидев почти вплотнуюутомленное, влажное от пота лицо Тамиллы.

— На другую ночь я опять пошла к нему, — шепнула она,обжигая Варю дыханием. — Это было после жертвоприношения Кали, после казнисадовника. Я пришла, но Василия не было в его постели. Я вышла на балкон — ивдруг он ворвался… как бешеный бык. Чуть завидев меня, налетел, подхватил,водрузил на парапет — и вонзился в меня с таким пылом, что я чуть не свалиласьв сад. А небо над нами буйствовало сотнями разноцветных огней!

Черный глаз, окруженный длинными, круто загнутыми ресницами,лукаво прижмурился, и у Вареньки дурнота подкатила к горлу.

Та ночь… Василий набросился на нее в саду как сумасшедший,свел и ее с ума поцелуями, потом водрузил на парапет водоема и, если бы минулоодно, еще одно мгновение, вонзился бы в нее с такой силой, что они вместесвалились бы в каменную чашу бассейна!

Потом… потом они отпрянули друг от друга, потом он оскорбилее, потом она ударила его по лицу — и всю силу свою, весь неутоленный пыл, всюненависть, родственную страсти, он выплеснул через несколько мгновений вготовно разверстое, ждущее лоно Тамиллы.

И небо над ними буйствовало… О господи!

Варя слабо загородилась руками, но не смогла спрятаться отзлорадного взора Тамиллы, не смогла заслониться от страшного подозрения,которое вдруг заглянуло ей в глаза: «Неужели это правда? Неужели это Может бытьправдой?»

Она хотела уйти в свой угол, но не смогла подняться на ноги.Хотела отползти, призвав на помощь последние силы, однако ей не удалось и это:Тамилла проворно сунула руку сквозь решетку и вцепилась в край сари, скомкалаего в кулаке, причем в глазах ее выразилось такое жгучее, жестокое наслаждение,словно она дотянулась до Вариного горла и впилась в него, бормоча:

— Я служу богине телом своим. Я возжигаю для нее жертвенныйогонь в лоне своем. Мужчины были лишь дровами для этого костра. Но он… Я впервыепочувствовала себя не жрицей, а просто женщиной! Я возмечтала… я возмечтала онесбыточном и вознесла молитву черной Кали, и…

Тут она буйно, торжествующе расхохоталась в лицо Вареньке:

— Богиня сжалилась надо мной! Да, он назвал тебя своейженою, ведь белый сагиб не может жениться на смуглой девушке из народа Брамы. Ивсе же… и все же в моем лоне осталось его благоуханное семя! Вот уже месяц ячревата от него, и пусть он мертв, пусть — у меня будет сын от него!

И с этими словами Тамилла оттолкнула от себя Варю так, чтота простерлась на полу навзничь — и осталась лежать недвижимо.

Какая-то мгла, тяжелая и душная, опустилась на нее.

Все плыло в глазах, и чудилось, что надвигается сверхупотолок, подобно крышке гроба. «Нет… не может быть…» — тупо, медленно, тяжелоотдавалось в голове, в сердце, во всем теле.

Чье-то лицо нависло над нею. Мужчина — кажется, охранник. Онгрубо поднял Варю, встряхнул. Голова ее запрокинулась, будто у тряпичной куклы.Охранник подхватил ее под мышки, потащил по полу. Мелькнули прутья решетки,прильнувшее к ним лицо Тамиллы, ее горящие любопытством глаза, распятый взлорадном хохоте рот.

Варенька медленно опустила веки, пытаясь скрыться от этогоневыносимого взора.

Ее тащили куда-то, потом бросили на пол — и тотчас вокругзащебетали, зачирикали какие-то птицы, говорящие на человеческом языке. Варяприоткрыла глаза — это были не птицы, а женщины, и тогда она вскрикнула,замахала на них руками, пытаясь отогнать от себя, потому что ей почудилось,будто все они сейчас примутся наперебой рассказывать, как их оплодотворял еемуж, а потом расползутся по углам, исступленно любодействуя с собою, новоображая, будто он один любодействует с ними со всеми!

Однако женщины вдруг замолкли. Не говоря ни слова, онисовлекли с Вареньки ее лохмотья (она пыталась вяло противиться, но женщин былослишком много, они держали крепко, не давая шевельнуться), потом окатили водой,расплели косу, причесали, но оставили волосы распущенными, а затем облекли ее вкакую-то просторную одежду — желтую, подобно тем, которые были надеты на них,только гораздо ярче: цвета пламени.

«Огонь… — медленно подумала Варенька. — Смерть…»

Смерть Василия!

Боль вспыхнула в сердце — такая боль, что она не знала,почему не упала — и не умерла на месте. Может быть, потому, что ее подхватили,помогли удержаться на ногах, повлекли куда-то.

Они шли длинными извилистыми коридорами, то поднимаясь, тоспускаясь, то вновь поднимаясь по ступенькам, и вдруг яркое полуденное солнцеударило в глаза Вари, отвыкшей от такого безумного света, и на миг ослепило их.Когда она снова смогла смотреть, то увидела прямо перед собою Нараяна, которыйравнодушно взирал на нее своими непроницаемыми черными глазами, словно виделвпервые в жизни.

Встретить здесь, среди беспросветного горя, этого свидетеляее счастья сделалось для Вареньки невыносимо. И все же она протянула руку кНараяну жестом нищенки, просящей милостыню, и жалобно шепнула:

— Мне сказали, он умер?.. Но ведь Кангалимма пророчила, чтомы умрем вместе, а я жива!

Он должен был подать ей эту милостыню. Он должен былвоскликнуть: «Конечно! Слова Кангалиммы всегда сбываются. Ты жива — и супругтвой жив. Да вот он!»

О, если бы Нараян сказал это… Если бы рядом с ним сейчаспоявился Василий — с его дерзким взором и бесшабашной улыбкой, если бы онсказал: «Тебя, тебя одну люблю навеки, а все остальное — призрак, ложь!..»Скажи он это — Варенька поверила бы ему сразу, пусть даже двадцать или тридцатьбрюхэдых Тамилл явились бы обличать его во лжи!..

Однако Василия не было; Нараян же только кивнул в ответ наВаренькины мольбы, и чуть слышный шепот его прозвучал громче грома небесного:

— Да, он умер. Он умер!

И небеса разверзлись, ибо Варя только сейчас осознала, чтозначит для нее смерть Василия: жизнь без него, но с этим вечным, несмываемымклеймом грязной измены, запятнавшим его имя, его образ, который она никогда несможет вызвать в памяти, чтобы не вспомнить заодно и Тамиллу, ожесточенновонзающую пальцы в свое лоно.

Смерть Василия — это была не только смерть человека. Этобыла смерть любви… той самой любви, без которой Варя не мыслила себе жизни.

Спокойным, оценивающим взглядом она окинула Нараяна. Каквсегда, в белом. И как всегда, без оружия.