сейчас в нее выстрелит, думал Сет, я своими руками его прикончу. Я вытащу его позвоночник через рот и раскрошу ему череп. Вырву пальцы, которыми он держит оружие. А если не выстрелит, желание разделаться с ним все равно никуда не исчезнет. Просто за то, что он угрожал ей.

– Миллионы лет эволюции, чтобы человек был настолько отбитым, жестоким и тупым и при этом называл себя homo sapiens? Чтобы не мог на протяжении тысяч лет организовать свою жизнь так, чтобы в ней не было войн, насилия, убийств, голода? Это называется sapiens? Процент адекватных, умных, не озлобленных и не жестоких людей среди населения планеты ничтожно мал, чтобы люди полагали себя разумным существом, вершиной эволюции. И этот процент – скорее случайное отклонение от правила, отклонение, подчеркивающее грустную статистику. Мы ведь не считаем разумными особо умных представителей фауны – за то, что они могут научиться жонглировать, ездить на велосипедах, делать селфи, рисовать на холсте или достать мобильник, упавший в море? Не считаем, конечно.

Пока на задних партах тряслись и жмурились от страха, как бы их не задела шальная пуля, предназначенная Нине, девчонка вела себя так, будто ствола с почти полным магазином в руках психа перед ее лицом просто не существовало.

Что у нее за выдержка, – думал Веласкес, сглатывая кислую слюну, – я бы уже обделался на ее месте, я бы как минимум поднял руки, чтобы защититься, а она будто не верит, что в нее могут выстрелить. Но ведь любой расстрел начинается с кого-то одного, а у Гардинера время на исходе.

Зная это, девчонка вступила с ним в полемику не для того, чтобы умолять отпустить их и никого не убивать, а чтобы психологически победить, развеяв его теорию. Наверное, прочие пути показались ей бесполезными. Она не стала тратить на них время, а другим просто не хватило духу.

– Нет, тебя я не могу убить. Ты слишком умная. Пригодишься, – прошипел Итан, но оружия не убрал, продолжая держать на мушке лоб оппонента. Он как будто спорил сам с собой и наконец пришел к конечному решению.

– Нина права, – подал голос Ридли. – Мой тренер по хоккею несколько лет внушал нам свою теорию о социальном равенстве, как он сам ее называл. Идею, в которой он был убежден, равно как в том, что вода, замерзая, превращается в лед, на котором он нас тренировал. И сейчас я услышал научное обоснование его житейских убеждений. Все сошлось. То, что слышал я, звучало гораздо проще и менее убедительно, но я все равно верил, потому что тренер был для меня всем. Он говорил: все люди на планете изначально равны как существа, но время и обстоятельства дают кому-то шансы приобретать новые качества в определенных моментах. Однако это не делает их лучше или хуже. Успешный игрок может просрать карьеру, а сидящий на скамейке запасных вдруг забьет решающий пенальти. В этих «потенциальностях» и кроется латентное равенство. Это врожденное качество, которое никогда не утрачивается, не слабеет во времени. Все остальное приобретается и теряется под влиянием внешнего мира, создавая между людьми обманчивую разницу. А разница на самом деле не в людях, а в ситуациях, в которых они оказываются в тот или иной эпизод жизни. Теперь я понял.

Нина смотрела на Сета с удивлением и каким-то новым выражением, которого он раньше на ней не видел. Кажется, ему удалось ее впечатлить. Неужели для этого нужно было оказаться в столь паршивой ситуации?

– Да вы издеваетесь, – прошипел Итан. – Сговорились, что ли? Ты, говнюк, у тебя, может, тоже пара гипотез в запасе? – злобно крикнул он Веласкесу, но тот поднял руки, будто сдается, и отрицательно покачал головой.

Итан был разбит в пух и прах и выглядел соответственно. Все понимали, что его уверенность посыпалась и закачалась, как шаткий мостик на трухлявых опорах. И чем больше он сомневался, тем больше злился. А злость делала его неуправляемым, как и любого другого человека.

– То, что я не ожидал такого отпора, еще не значит, что я не прав, – осклабился он, суетливо переводя стволом с Ридли на Дженовезе и обратно. Его новая поза демонстрировала утраченный авторитет, потерю власти над ситуацией. Он чувствовал, что с каждой секундой его боятся все меньше. Потому что ему нечего ответить Нине.

– Речь не о правоте. А о том, что мы с тобой одинаковые. Просто ты оказался в обстоятельствах, в которых я не был. И они распаковали в тебе новые качества, натолкнувшие на жестокость. Любой из нас мог оказаться на твоем месте, пусть в это и слабо верится.

– Это не жестокость! Прикончить тупых выродков, жизнь которых вращается на наркоте, бабках и беспорядочных половых связях – милосердие по отношению к человечеству. Выкупить нормальное будущее миллионов ценой жизней пары десятков моральных уродов, которым не дашь размножиться, – это справедливость.

– Нет, это самосуд. Это игра в бога!

– Религиозная система поощрений и наказаний существует для того, чтобы контролировать действия людей, внушая, будто в другом мире за поступки воздастся. Но мне не нужна концепция бога, чтобы взять на себя ответственность за содеянное. Да, теперь я немного сомневаюсь, но лучше я буду жалеть, что сделал это, чем сокрушаться, что так и не решился последовать за своими убеждениями, предал самого себя!

– Ну хорошо, хорошо, не предавай! У нас есть тезис и антитезис, давай вместе сделаем синтез и найдем какой-то компромисс? Давай вести себя как носители разума?

– Какой тут может быть компромисс, Нина? – вмешался Кейн, внимательно слушавший. – Ты понимаешь, что говоришь?! Убить половину, а вторую отпустить?

– Заткнись, Алан, – посоветовал Гардинер. – Иначе в этот раз я не промажу. Нина борется за ваши говножизни, хотя не стоило бы. Так что имей хоть каплю благодарности, мать твою. Даже я уважаю ее упрямство. Поэтому предлагаю сделку. Я не убью всех. Выпущу тех, кто сможет ответить на мои вопросы или решить задания у доски. Даю им шанс измениться или хотя бы взять в руки свою судьбу. Пусть все будут в одинаковых условиях. Этого ты добивалась?

Класс зашумел, не понимая, что Нина всего лишь пыталась тянуть время. Все были испуганы и недовольны до такой степени, что стали выкрикивать свое мнение. Инстинкт самосохранения вынуждал их не согласиться с озвученными условиями.

– Это безумие!

– Что за бред!

– Нельзя судить людей только школьными знаниям!

– Это несправедливо.

– Нина, скажи ему!

– Скажи, ведь он тебя послушает!

Но Дженовезе молчала, не зная, что делать. Не принимать же условия Итана одной, за всех остальных. Какое право она имеет?