форт Кед станет местом, которое торговцы и все приличные люди будут обходить десятой дорогой.

Причина очевидна. Граф, зачитавший свой приказ, точно знал, к чему приведут его действия. Даже дураку понятно, что это была тщательно продуманная провокация.

Если я не явлюсь в Спелый Дом по указу Отцов в столицу торговых земель, то сразу окажусь в статусе бунтаря и смутьяна. Для купеческого сословия это равносильно смертному приговору: ни один здравомыслящий торговец не станет иметь со мной дело.

А если пойду на поклон, то тут же стану приговорённым размазнёй. Итог тот же: дела со мной вести никто не захочет.

Существует ли третий вариант? Вот над чем мне стоит задуматься. Или, не стоит. Надо просто действовать, а решение проблемы само себя найдёт. Ведь осилит дорогу только идущий.

—Айк! — громко выкрикнул я, хоть горец стоял в паре шагов от меня, — Собери два отряда и поедем в столицу в гости к графу. Послушаем, что он там мен жаждет сказать.

Говорил я нарочно громки и демонстративно, чтобы меня услышали все. Надо было хотя бы попытаться спасти форт о разорения и внести свою лепту в хорошую и обеспеченную старость хотя бы в этом мире. К тому же, мои дела тоже никто не отменял. Надо отыскать Барбару и новенькую. Потом ещё не известно, как она отреагирует на новость и захочет ли пойти с нами.

Вот чёрт! А жизнь становится прекрасной с каждой секундой. Только успевай за событиями.

***

—Ну чего ты вылупил глаза? Ступай за дверь и без денег не возвращайся, — голос Бучера был хриплым и резким. Впрочем, как всегда.

Барбара ощутила хлёсткий удар ладони по лицу. Правая щека мгновенно обожгла огнём, будто её коснулось раскалённое железо. Было невыносимо больно и обидно, но она сжала зубы, зная, что слёзы и слабость здесь не прощаются. Бучер не терпел «бабских нежностей».

Мальчишка, шмыгая носом, торопливо сунул ноги в поношенные деревянные сандалии и, не оглядываясь, выскользнул за дверь. Он закрыл её как можно тише, стараясь не раздражать Бучера лишними звуками, но ржавые петли всё равно противно скрипнули, будто насмехаясь над его осторожностью.

На улице было тепло. Сегодня даже в нижнем городе солнце пробивалось сквозь пыльный воздух и обветшалые крыши. Его тёплые лучи оживляли серость домов и добавляли в унылый пейзаж немного цвета. Возле соседнего дома на земле блеснула солнечным зайчиком разбитая бутылка.

Фок мгновенно подбежал, поднял самый крупный осколок и начал смотреть сквозь него на солнце. Глаза не болели. Цвета через стекло казались теплее и мягче, будто мир внезапно стал добрее. Он улыбнулся — по-детски искренне, как умел только он, когда никто не видел.

Небольшой мостик через мутный ручей был его привычным маршрутом. Перешагнув через щербатую доску, он уже готовился пускать солнечных зайчиков на стены домов и раздражать курящих на крыльце мужиков. Это была его маленькая забава, крохотная радость среди серых будней.

Голова дико чесалась. Запустив руку в грязные волосы, Фок нахмурился. Колтуны спутанных прядей напоминали, как давно он не мылся. На пальцах осталась жирная грязь, которую он брезгливо вытер о край своей засаленной майки.

Улицы нижнего города тянулись узкими кривыми щелями, словно изломанные трещины в земле. Косые трёхэтажные дома нависали, будто готовы рухнуть в любую минуту. Ставни на окнах скрипели, покачиваясь, а в щелях мостовой чернела застоявшаяся вода, густо смешанная с грязью. Здесь всё дышало запустением: заборы держались чудом, мусор оседал слоями, и даже воздух казался застоявшимся.

Где-то впереди раздался резкий крик. Обычное дело. То ли кто-то радовался, то ли последние стоны слышала улица. Всё могло быть. Фок замедлил шаг и прижался к стене, привычно уходя в тень. Ещё одного мальчишку тут могли и не заметить, если начнётся драка или погоня. И уж точно никто бы не стал оправдываться, если он оказался бы под ногами.

Фок почесал затылок, и его пальцы снова наткнулись на зудящее раздражение.

—Чёрт, — буркнул он себе под нос, осознавая неприятную правду. — Вши. Опять.

Мысль о том, что нужно избавиться от этих мерзких насекомых, была такой же навязчивой, как зуд на коже. Но это означало, что придётся… мыться. От одной только мысли об этом Фок поморщился, будто его заставили съесть что-то горькое.

Его ноги вдруг начали неприятно зудеть. Фок присел на край треснувшей бочки и осторожно задрал штанину. Красная сыпь покрывала лодыжки и ползла выше.

—Пора, наверное, покупать мыло, — недовольно пробормотал он, понимая, что это станет роскошью, которую ещё нужно заработать.

Мыться Фок терпеть не мог. Тёплая вода была недосягаемой мечтой, холодная — мучением, от которого трясло задолго до первого ведра. Сам процесс его особо не пугал, но перспектива платить за мыло и терпеть ледяную воду вызывала тоску. Однако выбора не было. Если не заняться ногами сейчас, потом станет только хуже. А к доктору обращаться вообще немыслимо — цены за его услуги кусались так же больно, как сыпь.

Тут нос уловил запах свежеиспечённого хлеба. Фок замер, жадно втягивая аромат. Слюна наполнила рот, и желудок тут же ответил тихим урчанием, напоминая, что не мешало бы подкрепиться.

Но идти к тётке Зольке, хозяйке пекарни, было нельзя. Её сын уже не раз гонял его прочь, не стесняясь кулаков. Последний раз Фок ушёл с синяком под глазом. Лишний раз нарываться не хотелось, тем более что Золька строго приказала не подходить к лавке без денег.

Кстати, насчёт денег. Бучер ясно дал понять, — «Без денег не возвращайся». Мамкин новый сожитель, был ещё хуже прежнего. Если не принести несколько монет на выпивку, будет худо и никто его не спасёт.

Выхода не было. Придётся подняться в верхний город и попытаться найти хоть какую-то работу на рынке. Главное, не попасться на глаза стражникам. Для них он был лишь ещё одним грязным мальчишкой из нижнего города, а таких всегда можно обвинить в мелком воровстве, да ещё и пинка отвесить — для улучшения настроения.

Но что это за жизнь такая? Барбара остановилась перед витриной питейного заведения, разглядывая своё отражение. Перед ней стоял мальчишка лет двенадцати. Худющий, как щепка, с копной взъерошенных грязных волос. Грязная майка висела мешком, словно на вешалке. Штаны, усеянные разноцветными заплатками, едва держались на тощих бёдрах.

Она невольно нахмурилась.

—Неужели это теперь я? — пробормотала Барбара, недоверчиво водя пальцем по стеклу, словно могла стереть этот чужой образ.

Пальцы её задели грязное стекло витрины. Жирные разводы