В дверь спальни раздается осторожный стук.

– Проваливай, Август, – говорю я. – Я тут в ударе.

Я ожидаю, что дверь откроется, несмотря на мою просьбу. Но это не так. Свежий номер сегодняшней «Курьер мейл» проскальзывает в комнату через щель под дверью.

Газета открыта посередине на тематической рубрике «Специальное расследование». «ПРИГОРОДНОЕ ПОБОИЩЕ – ВОЙНЫ АЗИАТСКИХ ГЕРОИНОВЫХ БАНД ПОЛЫХАЮТ НА УЛИЦАХ БРИСБЕНА», – гласит заголовок.

Это масштабное расследование столкновения между бандами «5Т» и «БТК» в Дарре и в целом незаконной торговли героином из «Золотого Треугольника» в Юго-Восточном Квинсленде. Это хорошо написанная статья на основе хорошо изученного материала, рассказывающая о неких неназванных брисбенских наркобаронах и вьетнамских наркосемьях, выдающих себя за скромных и трудолюбивых рестораторов, пока расширяют наркосети с оборотом в миллионы долларов к северу от Мельбурна и Сиднея. Журналист цитирует отставного полицейского офицера из наркоконтроля, который выражает негодование, что коррумпрованные политики и руководители полиции «слишком долго закрывают глаза» на распространение героина из дальних западных пригородов Брисбена. Полицейский информатор говорит об устойчивых подозрениях среди офицеров, что несколько известных брисбенских бизнесменов сколотили себе состояние, «тайно оседлав Золотого Дракона незаконной азиатской наркоторговли».

«Они разгуливают среди нас! – говорит информатор. – Так называемым достойным членам брисбенского общества сходят с рук убийства».

Я ищу подпись журналиста. Я ложусь обратно на кровать и пишу имя этого журналиста своим средним пальцем, который находится рядом со счастливым пальцем со счастливой веснушкой, который я потерял из-за достойного члена брисбенского общества, которому легко сходят с рук убийства. Ее имя прекрасно смотрится там, в невидимом воздухе.

Кэйтлин Спайс.

Впервые я вижу человека в желтом двухдверном «Форде-Мустанге», когда сижу на скамейке возле железнодорожной станции Сандгейт и обедаю сосиской в тесте. Он останавливается на парковке, отведенной для автобусов, и смотрит из своего окна на меня. Ему лет сорок пять, возможно. Отсюда он выглядит крупным, высоким и мускулистым в тесном автомобильном кресле. У него черные волосы и черные усы. Черные глаза наблюдают за мной. Мы встречаемся взглядами, но я неловко отворачиваюсь как раз в тот момент, когда думаю – не кивнул ли он мне. Он отъезжает от автобусной остановки и паркует машину на пристанционной автомобильной стоянке. Мой поезд до Центра уже на подходе, и я бросаю последний кусочек сосиски в тесте в мусорный бак и быстро шагаю к ближнему концу станционной платформы.

Я высаживаюсь на станции Боуэн-Хиллз и спешу по тротуару к большому зданию из красного кирпича с витиеватыми буквами «Курьер мейл» на табличке, прикрепленной к фасаду. Мне потребовалось три месяца, чтобы собраться с духом и приехать сюда. Это здесь выпускают газету. Это здесь работает Кэйтлин Спайс. Она добилась этого. Она проделала весь путь из «Юго-западной звезды» сюда, где ей самое место. Теперь она часть команды журналистов криминального отдела, вероятно, самая яркая звезда среди них.

– Я бы хотел увидеться с главным редактором, Брайаном Робертсоном, – говорю я с уверенным видом женщине за стойкой регистрации посетителей. Женщина невысокая, с короткими черными волосами и ярко-оранжевыми серьгами-обручами.

– Он вас ждет? – спрашивает женщина за стойкой.

Я поправляю галстук. Он сдавливает мне шею. Папаша затянул его слишком туго. Это папашин галстук. Он купил его в магазине общества Святого Винни за пятьдесят центов. Галстук покрыт буквами алфавита, и буквы «W», «O», «R», «D» и «S» выделены ярко-желтым цветом. Папаша сказал, что это передаст главному редактору Брайану Робертсону мою любовь к словам.

– Да, – говорю я, энергично кивая. – Но, конечно, в том смысле, что он всегда должен ожидать самых перспективных молодых начинающих журналистов Брисбена, вошедших в дверь этого здания, чтобы встретиться с ним.

– Иными словами, он вас не ждет? – уточняет она.

– Нет.

– Зачем вы хотите увидеть его? – спрашивает женщина.

– Я бы хотел подать заявку на должность стажера в его прекрасной и влиятельной газете.

– Сожалею, – говорит женщина с оранжевыми серьгами-обручами, возвращаясь глазами к журналу с именами, датами и подписями. – Все вакансии стажеров закрыты два месяца назад. Мы больше не берем новичков до ноября следующего года.

– Но… но… – Но «что», Илай?

– Но «что»? – спрашивает женщина.

– Но я особенный.

– Что? – смеется женщина. – Еще раз, какой?

Ты придурок, Илай Белл. Выдохни. Перефразируй.

– Ну, я чувствую, что могу сделать нечто великое для его газеты, – говорю я.

– Потому что вы особенный?

Нет, я не особенный. Я просто долбанутый псих.

– Ну, я не совсем особенный, – говорю я. – Просто проницательный. И неординарный. Я необычный.

– Как мило, – произносит женщина саркастически. Она смотрит на стеклянную защитную дверь между фойе здания и обширными недрами редакции, откуда я могу почти ощутить запах чернил на пальцах выпускающих редакторов, и сигарет в пепельницах спортивных обозревателей, и шотландского виски в стаканах политических журналистов; и я слышу звук пишущих машинок, и почти вижу буквы статей, набираемых этими мужчинами и женщинами, которые не знают, как прикоснуться к слову, потому что у них отсутствует чувство осязания, у них есть лишь чувство обоняния, чувство нюха на сенсацию. – Но боюсь, что через эту дверь вас не пропустит охрана.

– Как же мне попасть за эту дверь?

– Терпение и время, – говорит женщина.

– Но я не могу ждать.

– Вот как? – смеется женщина. – Сколько тебе, парень? Шестнадцать, семнадцать?

– Мне почти семнадцать.

– Старожил, стало быть, – говорит она. – Ты все еще в школе?

– Да, но моя душа получила высшее образование много лет назад.