Прикинув, что к чему, Питерский пошел на сближение.

Пристроившись к своей жертве сзади, с правого бока, он вынул из кармана брюк и зажал между пальцами традиционное, легендарное, как медвежьи шапки британских королевских гвардейцев, орудие труда своего цеха — остро заточенную с одного края мелкую монету. Он лег на курс, как самонаводящаяся ракета, учуявшая гул винтов неповоротливого транспортного самолета; исход, как и в случае с ракетой и толстым транспортником, был предрешен заранее.

И тут случилось непредвиденное, более того, необъяснимое.

Все шло, как по маслу, оставалось только протянуть руку и взять все, что приглянулось. И Питерский начал тянуть эту самую руку с зажатым между пальцами заточенным гривенником, как вдруг лох обернулся — скорее всего, случайно, чтобы бросить взгляд на понравившееся здание или красующуюся на громадном, во весь фасад, рекламном щите загорелую, сногсшибательной красоты брюнетку в неприметном нижнем белье, которое она, по идее, рекламировала. Этот рассеянный, скользящий наискосок, снизу вверх и слева направо, взгляд оказавшихся неожиданно темными при рыжевато-русой шевелюре глаз всего на мгновение встретился со взглядом Питерского. И вдруг Никола почувствовал, что теряет равновесие.

Несмотря на внешность медленно спивающегося мастера спорта международного класса, Рябов никогда не занимался спортом — ну, разумеется, если не считать детских игр во дворе: летом в футбол, а зимой — в хоккей, с консервной банкой вместо шайбы и с одной настоящей клюшкой на обе команды. От бокса, не говоря уже о более экзотических видах боевых единоборств, он был так же далек, как и от должности, занимаемой его всемирно известным земляком, но бойцовского опыта ему было не занимать. Опыт этот был приобретен как в мальчишеских, еще слегка окрашенных чем-то вроде благородства драках «один на один» и «до первой крови», так и в скотски жестоких коллективных избиениях в темной подворотне какого-нибудь бедолаги, чем-то не потрафившего вожаку. Позднее этот опыт был отшлифован в колонии для несовершеннолетних; став взрослее, Питерский не перестал время от времени садиться за решетку, но перестал драться: профессия вынуждала беречь пальцы.

Тело, однако, помнило если не все, то многое, и сейчас Никола Питерский поклялся бы чем угодно, что испытанное им ощущение внезапной потери равновесия было неотличимо от того, которое испытываешь, получив неожиданный и сильный толчок в грудь, сопровождаемый мастерски проведенной подсечкой.

Да, все было точь-в-точь, как в той драке район на район, когда его едва не затоптали насмерть, но с одной лишь разницей: в грудь его никто не толкал и сзади не подсекал. Тем не менее, абсолютно трезвый Никола без видимой причины вдруг споткнулся на ровном месте, запутался в собственных ногах и с размаху сел на пятую точку. Но и в этой, казалось бы, устойчивой позиции он не сумел закрепиться и, удивляясь себе, завалился на бок, что, с учетом стоявшей на дворе погоды, было не очень-то приятно. Заточенный гривенник, выскользнув из внезапно онемевших, будто от сильного ушиба, пальцев, отлетел в сторону. Чья-то завершающая торопливый шаг нога встретила его на середине траектории, заставив резко изменить направление полета, и любимый инструмент Николы, тихонько звякнув о чугунную решетку, бесследно канул в малоисследованные недра ливневой канализации.

Питерскому было не до гривенника. Он тяжело и трудно возился на мокром грязном асфальте, пытаясь вернуть частично утраченный контроль над своим телом и подняться на ноги. Его брезгливо, с опаской обходили, принимая за пьяного, каковым он и выглядел.

Ему вдруг показалось, что он знает, в чем тут соль. Год или два назад Никола, отсиживаясь у знакомой марухи после неудачного дела и жестоко страдая от абстинентного синдрома (он тогда находился в очередной глухой завязке, поскольку чуть было не засыпался из-за одной-единственной, но явно лишней рюмки), просмотрел по телевизору весьма познавательный и где-то даже захватывающий документальный фильм. Фильм раскрывал некоторые профессиональные тайны российского спецназа; тайны какого именно спецназа они раскрывают, авторы скромно умалчивали, но из контекста явствовало, что это спецназ ГРУ — ну, или, в самом крайнем случае, ФСБ.

Речь там шла о множестве малоправдоподобных вещей. Какие-то остролицые полковники медицинской службы, являвшиеся, на взгляд Николы Рябова, прямыми духовными наследниками врачей-извергов из нацистских концлагерей, спокойно и даже с гордостью рассказывали о препаратах, после приема которых человек, получивший дозу облучения, пятикратно превосходящую смертельную, или несовместимое с жизнью ранение, может часами и даже сутками без сна, отдыха и пищи вести бой, прикрывая отход товарищей и обеспечивая выполнение боевой задачи — разумеется, с неизбежным летальным исходом по окончании действия препарата.

Каково, а?! Это, стало быть, что получается? Говорите, жить надо по закону, как все? Это значит, окончи школу, получи аттестат о среднем образовании и, если у родителей вдруг не хватило бабок ни на институт, ни на медицинскую справку, с которой не то что в армию — в дурдом не возьмут, горшки за психами выносить, — тогда, стало быть, отправляйся прямиком на призывной пункт, пройди отбор в элитные войска и гордись собой, пока не придет твое время. А потом получишь ты свою пятикратную дозу облучения, а в придачу к ней — хитрый медицинский препарат и автомат системы Калашникова с двумя рожками: валяй, обеспечивай отход родного подразделения и выполнение боевой задачи, пока патроны не кончатся. А когда кончатся, швыряйся в противника кусками гнилого горелого мяса, которые с тебя же и отваливаются — авось, супостат, такое увидев, дрогнет, заблюет от края до края все поле боя и уползет восвояси, где и вымрет в страшных корчах до последней единицы живой силы, не в силах забыть встречу с героическим российским зомби…

Там еще много чего говорили и показывали — о новых видах стрелкового оружия, об умении по сорок минут торчать под водой без дыхательной аппаратуры и бесследно исчезать при ярком дневном свете посреди ровного, без единой травинки, каменистого поля или даже асфальтированной автостоянки, — но ярче всего Рябову запомнился ролик, в котором было меньше всего зловеще-героической музыки и спецэффектов.

В этом ролике какой-то долговязый и носатый, немолодой уже мужик, немного похожий на бывшего министра обороны Иванова, в песочного цвета и необычного покроя униформе, какую надевают, заступая на боевое дежурство, офицеры РВСН и атомного подводного флота, голыми руками дрался сразу с тремя матерыми, вооруженными до зубов спецназовцами. То есть дрался — не совсем то слово; противников своих он и пальцем не тронул, а они при этом один за другим вдруг безвольно, как тряпичные куклы, опрокидывались на спину и мешками валились в траву.

За происходящим наблюдала довольно многочисленная группа каких-то типов — судя по разнообразию оттенков кожи и покроев униформы, военных специалистов и всяких там атташе со всего белого света. По окончании представления какой-то кучерявый араб, скаля в наглой ухмылке лошадиные зубы, обращаясь к соседу, но при этом громко, во всеуслышание, заявил, что все это, мол, не более чем заранее отрепетированный спектакль.