– Почему? Я запрошу ее выдачу, уверена, мне пойдут навстречу…

Широков качает головой.

– Ей осталась пара месяцев. Пока документы, то-се… Умрет в дороге. Онкология. Четверка. Так что со мной что хочешь делай, сажай, стреляй. А ей дай уйти спокойно. Она же не убивала.

Он придвигается к ней, и только сейчас она замечает, что он тяжело, свинцово, мертвецки пьян. На боку – пистолет, в глазах – бездна.

– Петр Андреевич, вы выпили?

– Есть такое.

Широков достает пистолет. Держит его в руке, опущенной на колено.

– Дайте мне оружие. От греха.

– А вот это хрен…

Долгая пауза. Есеня видит – под внешней маской спокойствия – потенциальный взрыв. Говорит, чтобы заполнить пустоту.

– Зачем вы это делали?

– У Томы мечта была. Маленькая гостиница. Она город любила. Вообще… край. Север. Хотела, чтоб все полюбили. Это она придумала. Фестиваль калача. Глупость, вдуматься… Но сработало. Народ приезжать стал. Иностранцы. В плюс вышли наконец. И тут… козел этот…

Ему тяжело это вспоминать, и он оттягивает необходимость слов – до последнего.

– Этнограф, сука… Американец. По деревням ездил, фольклор записывал, назад на бровях возвращался, каждый день номер заблевывал, а что, здесь Россия, можно… Когда он в номер не вернулся, я по деревням поехал его искать. И нашел. В поле. У стога сена. Труп обгорелый. Пьяный свалился – то ли закурил, то ли костер хотел развести. Не важно. Нажрался и замерз. Так я тогда подумал. Я по молодости, лейтенантом, в Питере еще, таких подснежников в трезвяки десятками паковал. И теперь из-за алкаша этого всему городу страдать! Узнают о смерти, не поедут сюда! Ладно, мы разоримся, город весь!

– Что вы сделали?

– Приехал в гостиницу. Вещи собрал. Выписал из книги. Типа уехал днем раньше. А труп невостребованный кремировали. Земля дорогая, хоронить негде. Полгода спокойно жили. А потом кореец. Так же. У стога. И что мне делать было? Получается, зря я того скрыл? Первого?

– Вы стали их прятать?

– Сам по их документам в поезд садился. Выходил на следующей. А по базам, получается, они в Москве пропадали. Или в Питере.

– Сколько их было? Сколько?

– Семь…

– Почему в этот раз нас позвали?

– Так свидетель был. Насильственной смерти…

– Вы соучастник серийного убийцы. Это вы понимаете?

– Нет, хорошо, что объяснила, спасибо. А я все думал, кто я? А теперь иди…

– Отдайте оружие.

– Уходи.

Он посмотрел на нее так, что не осталось сомнений в двух вещах – что он не отдаст ей пистолет и что пустит себе пулю в лоб, как только она уйдет. Есеня поднимается с лавки.

– Вы думаете, ей так легче станет? Вашей жене? Вы застрелитесь, окей. Но кто сказал, что я вам поверила? Я по-еду туда, и последние дни ваша жена будет разрываться между болью и допросами, понимая, кем был ее муж на самом деле и куда он привел ее любимый город. И чем обернулась ее мечта. Хотите сделать правильно – помогите поймать этого урода.

Есеня уходит. Широков смотрит ей вслед тяжелым пьяным взглядом.

Полная темнота освещается слабым светом с улицы, когда Широков открывает гараж.

– Я последние годы только на служебной. Свою продал. А гараж вот пригодился…

Он включает свет. Гараж – как кабинет следователя. Полки с бумагами, фотографии, газетные вырезки на доске, схемы.

– Я ж не просто сидел и подчищал за ним. Я искал убийцу. Все трупы – в одном положении, сидя, сначала заморожены, потом сожжены. У всех многочисленные внутренние повреждения. Там один бугай был под два метра – значит, в промышленных рефрижераторах морозил, это магазины, мясокомбинат, больницы, пионерлагеря, хладокомбинат – это я без всякого вашего Супермеглина допер.

– Вы их проверили?

– Все до единого. Коля Каховский дурачок, но полезный. С ним весь район объездил. Ларей таких много, проверил все, и хозяев проверил – глухо.

– Может, в подвале у кого стоит, а вы не знаете?

– Такую покупку не утаишь. Народ у нас зоркий до чужого добра. Два места. Хладокомбинат – мороженое делает, «Снегурочка», не пробовала? В Москву к вам возят… И мясокомбинат. Я там все проверял. Ни следов. Ничего.

– У вас ближайшие дни иностранцы бронировали?

– Завтра один приезжает.

Посмотрели друг на друга. Поняли.

– Мне нужен будет дубликат ключа. От его номера. Так, чтоб никто не знал. Сможете?

Из остановившегося минивэна выходит иностранец. Ботан средних лет. С чемоданом на колесиках и рюкзаком за плечами. Идет к гостинице. Иностранец заходит в гостиницу. Подходит к ресепшн, где его ждет Надя.

– Хай, айм… Майкл Хоффман… Я бронировал номер…

Он улыбается Наде, она улыбается в ответ.

– Да. Конечно. Мы вас ждем.

Надя ставит перед Майклом чашку кофе и омлет. Открыв номер, Есеня проходит внутрь. Майкл бросил чемодан, вещи не распакованы, куртка висит на стуле. Есеня открывает сигаретную пачку, достает GPS-датчик. Вставляет в куртку Майкла.

Машина Жени останавливается у тюремного мостка. Женя идет к тюрьме. Женя отдает пистолет. Мобильный. Дежурный расписывается в приеме. Меглина усаживают напротив Жени. Конвоир остается у дверей.

– Ну что. Гражданин. Меглин.

Он произносит его имя с явным удовольствием.

– Как вы там говорили? Ты меня не поймаешь? Поймали. Потому что сколько веревочке не виться – конец один. Так зачем я вам был нужен? Подследственный Меглин?

– Я хочу дать признательные показания.

У Жени глаза на лоб ползут от удивления.

– Ох ты, ни хрена себе! Вау!.. А от тебя правда не знаешь, что ждать в следующую секунду… Удивил так удивил… Щас… Дай хоть в себя приду… Не знаешь, за что хвататься. Ну, давай с главного – сколько? Всего, за всю жизнь? Двадцать? Тридцать? Сто?

– Но говорить я буду. При одном условии.

– Вот так и знал. Знал, что ты все испортишь. Ладно, какое условие? Чтоб перевели тебя? В дурку, к Бергичу? На диету из колес? Обещать не могу, но думаю, получится устроить.

– Нет. Не это. Мне уже ничего не надо.

Женя смотрит с нарастающим удивлением.

– Дочку верни.

Женя пытается понять, в чем тут фокус. Пожимает плечами в некоторой даже растерянности.

– Договорились…

Смотрит на Меглина с подозрением. Тот держит его взгляд. Женя настолько поглощен попыткой понять Меглина, что забывает спросить опять – сколько?

Меглин достает допотопный кнопочный телефон. Берет его в руку, как змею, накрывает рукавом, чтобы не касаться ухом аппарата. Набирает номер. Из радио – шансон. Ивашев подпевает, грызя соленые кальмары. Берет трубку.