Гости освоились быстро. После первых выпитых бокалов вина и медовухи, мужчины оживились. Разговоры стали громче. Со всех сторон раздавался смех, шутки. Звенела посуда.

Фиона, раскрасневшаяся от оказываемого ей внимания, стоя за прилавком-витриной и принимая плату за порционные салаты и горячие блюда, сосредоточенно считала сверкающие монеты, ссыпая их в кошель на поясе.

Гензель с усердием помогал ей, подвигая горшочки и мисочки, выставляемые подавальщицами.

Порозовевшие аристократки, сидя за столами, расставленными по периметру зала, поедая деликатесы, делились впечатлениями, откровенно глядя в сторону палатина и его спутницы.

Подавальщицы, облачённые в единую униформу молочно-коричневого цвета, сновали по залу, убирая грязную посуду и пополняя быстро опустошающиеся подносы и блюда.

Вид подвыпившего Эриха и его постоянное отирание рядом с городским судьёй навели на мысль, что этих двоих связывает не только общий профессиональный интерес.

Взяв тонкое овальное медное блюдо, пфальцграфиня не спеша наполнила его изысками и, обернувшись к его сиятельству, сопроводив действо улыбкой, предложила:

— Пожалуйста, господин палатин, ознакомьтесь с нашим скромным ассортиментом. Мне кажется, что многое из этого окажется вам по вкусу.

Даже не взглянув на угощение, Витолд пытливо уставился в лицо хозяйки:

— Спасибо, я не голоден. — Как отрезал, сделав еле уловимый жест рукой.

Наташе ничего не оставалось, как поставить «хлеб-соль» на стол:

— Жаль. Но, может…

Пфальцграф нетерпеливо перебил:

— Вместо наслаждения едой из ваших хорошеньких ручек, я предпочёл бы, наконец-то, насладиться правдой из ваших прекрасных уст. Хотя, не скрою, лжёте вы великолепно. Уверен, что не всё сказанное перед Собранием — является плодом вашего воображения, но то, что в прошлую нашу встречу я не услышал ни одного слова правды, это уж точно. Вы солгали не только мне, но и почти втрое старшей вас пфальцграфине. Зачем?

И, правда, зачем? Скажи она тогда правду, что бы изменилось? Девушка отыскала глазами Ретинду. Она, находясь в обществе трёх женщин, оккупировавших столик в углу зала, ковыряясь изящным серебряным кинжалом в наполненной тарелке, задумчиво поглядывала в их сторону, невпопад кивая краснощёкой грузной женщине, похожей на торговку. Та, за обе щеки уплетая запечённое в горшочке мясо, попутно отправляя в рот мраморные яйца и запивая вином, оживлённо обсуждала недавние события с супругой судьи и герцогиней фон Мидем. Прямая, как оглобля, жена городского судьи, жеманно поджав губы и отщипывая от ватрушки кусочки мякоти, смотрела на подслеповато щурящуюся ссутуленную старушку-герцогиню, размазывающую блинчиком соус по своей тарелке. Стоящая сбоку от неё коренастая низкорослая компаньонка услужливо поддерживала и направляла ко рту трясущуюся морщинистую руку её светлости.

Наташа вздохнула:

— Что-то разыгрался аппетит, — уклончиво произнесла она, пытаясь увести разговор в кулинарном направлении. — Если вы не хотите, тогда я…

Без стеснения, выпив немного вина и приговорив блинчик, глянула на мрачного Витолда, стоящего в ожидании, не понимая резкой смены его настроения:

— А я думала, вы мне хотели помочь.

— После вашей лжи?

— Иногда ложь бывает во спасение, а значит, вполне допустима…

— Мне подобные примеры неведомы.

Стоя с окаменевшим выражением лица, он всё ещё надеялся на ответ.

— Не желаете выйти на свежий воздух? — Пфальцграфиня демонстративно обмахнула пылающее лицо носовым платком.

— Хорошо, — согласился вельможный пан, и по-хозяйски добавил: — За домом есть патио.

Девушка кивнула. Кому знать, как не ей, где что находится?! Она приложила столько усилий, чтобы привести в презентабельный вид каждый уголок двора! Высматривала Хельгу. Одной идти не хотелось.

Палатин, проследив за её взором, сухо произнёс:

— Нашему делу свидетели не нужны.

— Я не пойду одна. — Подкрепила сказанное глотком вина, остро чувствуя, что «старое дело» сиятельного не сулит ей ничего хорошего.

— Повторяю ещё раз — разглашение не в ваших интересах. И бросьте, наконец, лицедействовать. — Он аккуратно и твёрдо захватил её локоть, сжимая. Тихо и уверенно чеканил каждое слово: — Если вы думали, что я жаждал помочь вам, то ошиблись. Ваше вынужденное признание необходимо в первую очередь мне… ну, и вам в какой-то степени. Если говорить откровенно, мне всё равно, почему вы солгали тогда и почему живёте под чужим именем. Мне от вас нужно другое… Идёмте же…

Он не договорил. Тарелка в руках пфальцграфини накренилась. Соусник, дрогнув, опрокинулся на бок. Наташа ахнула, чуть приседая. Пфальцграф машинально успел ухватить ёмкость, но… Густые тягучие капли бешамеля, оставляя белёсые вязкие следы на подоле платья, тяжело сползали по ткани.

— Чёрт… — процедил недовольно Витолд, отдавая тарелку собеседницы подскочившей подавальщице. Другая служанка, присев на корточки, усердно стирала с ткани потёки соуса. Только размазала.

Наташа укоризненно посмотрела на виновника:

— Простите, но мне нужно переодеться.

— Чёрт… — повторил он раздражённо. — Как же некстати…

— Я совершенно не против разговора, но всё же, давайте встретимся завтра… — Пыталась выиграть время. Договорить ей не дали.

— Нет, я не могу ждать. Поговорим сейчас. — Металлические нотки в голосе его сиятельства не оставили никаких сомнений — открутиться от нежелательного разговора не получится.

— Хорошо… — Девушка, заложив складку на подоле испачканного платья, направилась в холл. — Старое дело? Какое же у вас ко м… — запнулась на полуслове. В глазах потемнело. Почувствовала, как слабеют ноги и её ведёт в сторону.

— Что с вами? — настороженно спросил Витолд, придержав её под руку и всматриваясь в побледневшее лицо с прикрытыми глазами. Его бровь выгнулась. Губа дёрнулась в презрительной усмешке. — У вас отлично получается, Вэлэри. Но меня этим…

Его слова утонули в растёкшемся вокруг Наташи тумане.

Может быть, она слишком перенервничала и устала… Может быть, игра света и тени в душном переполненном шумными гостями обеденном зале сыграла с ней злую шутку… Но она могла поклясться, что только что в толпе мелькнуло уже почти забытое бронзовое лицо тайного советника его величества.

Ещё чувствовала крепкие мужские руки на своей спине, когда до мутнеющего сознания пробился тревожный возглас королевского палатина:

— Вина! Дайте вина!

Обеспокоенное лицо пфальцграфа, потеряв чёткие очертания, растворилось.

Наташу передёрнуло от навязчивого отрезвляющего тошнотворного запаха, проникающего в лёгкие. Уксус. Вскинувшись, оттолкнула от лица руку обладательницы огненной шевелюры, слыша следом участливое: