Ей вдруг пришла в голову странная версия.

— Это Паша попросил тебя за мной присматривать?

Таиров искренне вытаращил глаза.

— Чего-о?.. Нет, конечно, у нас с ним не те отношения, чтобы он доверил мне свою девушку. В общем… Не хотел тебе пока говорить, но… есть у меня кое-какие догадки относительно личности нашего дорогого преступника. Нет-нет, не спрашивай, — заметив, как она открыла было рот, остановил её Таиров, — я и сам ещё до конца не уверен. Но я должен знать, что с тобой всё в порядке.

— Ладно, — сдалась Даша под его пристальным взглядом. — Пары заканчиваются в два часа.

— Хорошо, — он кивнул. — Буду ждать тебя здесь же, на этом самом месте, ровно в два.

Таганрог, 2018 год

Павел проснулся, когда Мила чуть пошевелилась. Он открыл глаза, с некоторым недоумением осматривая обстановку гостиничного номера и не сразу сообразив, что он тут делает.

На журнальном столике стояла почти пустая бутылка. Тут же шарахнуло воспоминанием: они с Милой пьют коньяк, сидя прямо на ковре перед электрокамином и передавая друг другу бутылку, и разговаривают, разговаривают, разговаривают… всю ночь напролёт. Она так и заявила ему перед тем, как они заявились вместе в её гостиницу: хочу напиться до беспамятства вместе с тобой.

Сквозь неплотно задёрнутые шторы просачивались первые робкие лучи рассвета, являя взору чересчур пафосный номер с излишком провинциального шика, стилизованный под якобы королевскую роскошь. Золотое и алое, ковры, светильники, картины, зеркала… Гостиная отделялась аркой от спальни, где стояла двуспальная кровать с балдахином.

До спальни они в итоге так и не добрались: просидели всю ночь возле камина, там же под утро и вырубились. Павел неловко привалился спиной к мягкому креслу, а Мила устроила голову у него на коленях — так оба и заснули, даже не раздеваясь.

Павел перевёл взгляд вниз, на Милку, голова которой по-прежнему покоилась на его коленях. Подруга спала нервно и беспокойно, губы её едва заметно беззвучно шевелились, точно она разговаривала с кем-то во сне, лицо выглядело бледным и измученным. Павел осторожно, стараясь не разбудить, погладил её по волосам. И тут же его затопило осознанием того, что он услышал от Милы вчера: у неё рак. Опухоль головного мозга. Операция невозможна.

— Как давно ты узнала? — спросил он у неё, когда обрёл способность более-менее связно разговаривать.

— Двенадцать дней назад, — без запинки ответила Мила. Эта чёткость заставила его сердце сжаться. Видимо, с того самого момента на счету был каждый день.

— Кто ещё в курсе?

— Миша и родители. Не хочу больше никому говорить. Чтобы все смотрели на меня с любопытством и ужасом, старательно делая сочувствующе-скорбные лица… Бр-р. И ты тоже не смей никому рассказывать, понял? Рано или поздно они всё равно узнают. Но… я этого, к счастью, уже не увижу, — она усмехнулась.

— Перестань, — Павел не был суеверным, но сейчас захотел зажать ей рот ладонью. — Что за пессимистичные прогнозы? Ведь есть же… должны быть какие-то способы решения!

— Я же сказала тебе: никто не возьмётся делать операцию, это бесполезно, мы консультировались с разными специалистами. Опухоль слишком большая.

— Чёрт, да откуда она вообще взялась?!

— Видимо, была давно, с детства. Просто никак себя не проявляла… Ну, кроме тех головокружений, ты помнишь? Которые все списывали на слабый вестибулярный аппарат. Никто же не заморачивался серьёзными обследованиями, я была вполне здоровым и активным ребёнком…

— А разве так бывает? Чтобы не проявлялось столько лет — и вдруг…

— Бывает, Пашечка. Рак может быть миной замедленного действия и молчать годами, а потом… потом рвануть. В моём случае сыграло свою роль и расположение опухоли, — Мила отхлебнула коньяк из горлышка бутылки, поморщилась.

— Тебе же пить нельзя, наверное, — запоздало спохватился Павел, но она только отмахнулась:

— И курить тоже. Теперь-то уж чего… В общем, есть некие “немые” зоны мозга, как мне объяснили. В них опухоль может вырасти до довольно больших размеров, но никак не давать о себе знать. А вот когда опухоль начинает затрагивать области, отвечающие за жизненно важные функции… то всё развивается очень стремительно.

Павел забрал у неё бутылку, тоже сделал большой глоток.

— В моей конкретной ситуации стимулом к агрессивному росту послужила поездка в Таиланд, — помолчав, сказала Мила. — Тропический климат, яркое солнце, жара… процесс пошёл очень быстро. И уже здесь, в Москве, я начала чувствовать себя плохо. Тошнота и рвота, головная боль, разбитость и слабость, ухудшение зрения, проблемы с координацией… Миша тоже сначала грешил на беременность. Он-то и заставил меня записаться на приём к врачу. Гинеколог ничего не обнаружил, но, выслушав симптомы, немедленно отправил на компьютерную томографию. Ну, вот и… — она не договорила. Впрочем, тут и так всё было понятно. Но Пашка не собирался так легко отступаться.

— А если проконсультироваться не с нашими врачами, а за границей? Там хорошие специалисты, просто замечательные…

— Вряд ли они отменят сам факт того, что опухоль слишком распространилась и удалить её уже нельзя, — ровным голосом отозвалась Мила.

— Ну, а если… если без операции, то… Химиотерапия, лучевая терапия… — быстро и сбивчиво заговорил он. — Я не очень хорошо в этом разбираюсь, но ведь есть какие-то иные пути решения… Должны быть!

Мила взяла его лицо в ладони, заставила взглянуть себе в глаза.

— Я умру, Паша, — сказала она серьёзно и спокойно. — Всё, о чём ты сейчас говоришь… в лучшем случае лишь малюсенькая отсрочка, а не отмена самого приговора. Финал неизбежен.

Словно почувствовав чужой пристальный взгляд, Мила завозилась, распахнула глаза и тоже уставилась на Павла.

— Что, уже утро? — спросила она хрипло, морщась и потирая виски.

— Утро, но очень раннее. Можешь ещё поспать, — отозвался он. — Только переберись на кровать или на диван хотя бы…

Она села, обхватив колени руками.

— Мы что — прямо вот так и дрыхли всю ночь на полу? Как бомжи…

— Ну почему “бомжи”… с коньячком, да возле камина, на мягком ковре — вполне по-барски, — попытался пошутить он.

— Господи, кофе хочу — умираю! — простонала она. Похоже, слово “умираю” ещё не приобрело в её повседневной речи зловещего оттенка: Мила просто не привыкла воспринимать это выражение в прямом, а не в переносном смысле, и ляпнула бездумно, на автомате. Зато Павел невольно дёрнулся, будто от ожога.

— Я сейчас сделаю… — пробормотал он, поднимаясь с пола и избегая её взгляда. В номере была своя кофемашина, что сейчас оказалось весьма кстати.

— Спасибо, Пашечка.