— Умерла, — почти уверенно заявила Боль. — Ты же сделал это, не так ли?

—. — меня как ошпарило.

«...я бы не смог сам…»

— Этого я не знаю точно, не видела ее давно. — опять выждав, добавила Боль. — Очень давно. Кевин уверен, что ты что-то сделал с ней. — Она смеялась надо мной. — Но задумайся, при этом он тебя не убил.

— Ее телефон по-прежнему выключен, — признался я, сжимая трубку в ладони с риском поломки. — Номер не существует.

— Нужно изменить что-то в себе, может быть, — предположила Боль совершенно не с той интонацией. — Возможно, тогда что-то изменится снаружи.

— Не слишком ли много «может быть»?

— Как знать. — издевательски вздохнула Боль. — Может, слишком мало.

— Иногда мне не нравится с тобой разговаривать, — сказал я ей, катая желваки, и нажал отбой.

«...диалоги с вашей братией от мала до велика, как на краю карниза...»

Я вышел к узкой дорожной ленте, мечущейся вблизи невысоких построек жизнерадостных цветов. Загорелый асфальт старательно отрабатывал каждый сантиметр своей шершавой плоскости. Кроме всевозможного авто- и мото засилья по нему с традиционным звуком двигались флегматичные коровы с непилеными рогами, собаки, не знающие лая, да множество разнообразного люда местных и иноземных тонов, а также иноземцев в местных тонах.

Массивные автобусы с трудом разъезжались на узкой фиолетовой полосе, стукаясь зеркалами и падая одним из своих боков в кирпичного цвета песок. Они протяжно, с ленцой, сигналили друг другу и прочему круговороту существ, но действовал известный звук только на полных собственной осмысленности коров.

Я впечатался в этот спокойный поток, дымя неизменной сигарой. Мне требовалось подумать, несмотря на то что этим занятием я был занят последние пять лет. Мне требовалось еще раз задать себе тот последний вопрос и дать на него тот последний ответ. Сложность заключалась в том, что ответ оспаривал все деяния последних лет, начиная с первого восхождения на подоконник и прыжка в сторону все того же вопроса. Он сводился к простой формуле ошибочности поведения в определенный момент развития ситуации. Он противопоставлял ситуации «сейчас» и «тогда», вытравливая из общей массы временных данных ключевые события и практику старого и нового времени. Искомый ответ сходился в неистовой кровавой бойне с человеческими приложениями: гордость (тем более оформленная в сероватые цвета мужского начала) и самолюбие (тех же категоричных оттенков). Даже опыт участвовал в противостоянии, ведя себя наиболее двулично и устраивая чехарду из материала, подтверждающего концепты «за» и «против» и отрицающего.

Легче всего проследить мысленную цепочку, распростершуюся на сумасшедшее расстояние пяти лет. В уменьшенную версию которого я привычно забрался. Здесь среди множества элементов реальности, машинного и телесного звена, каждый из которых двигался по заданной кривой, от одной точки цели к призывно манящей другой, смешиваясь, пенясь, соотносясь и почти не сталкиваясь, было легче всего почувствовать свое место в этом лейкоцитном движении.

Я опять достал телефон, непослушные пальцы набрали номер, который голове было невозможно забыть.

«...номер не существует…» — ответил мертвый голос, в котором послышались знакомые нотки.

Я позвонил опять. И опять те же слова прозвучали в моем пытливом мозгу, но знакомого в них мой мозг уже ничего не встретил.

«...номер не существует...»

Спустя час, проследив событийную последовательность в том ключе, в котором я сумел ее запомнить и воспринять, наслоив прошлое на тиканье настоящего, затем вытеснив это все в голодные упорядочивающие миры подсознания, затаив дыхание, ответив и послушав оглушительный шум этих слов в будто опустевшей своей голове, я принял решение. Далось оно несложно, ведь я уверился, что консенсус — мой личный, в нем не проступало эхо чужих голосов или нот заинтересованных нашептываний. Все четыре новых глаза на теле моем пристально вглядывались во тьму моих соображений, пытаясь выследить присутствие чужака, но потемки полнились лишь собственным пониманием.

Прошло достаточно времени, чтобы в чужой голове размылся мой портрет, перестал быть четким набором символов и черт, теперь я вознамерился внести туда ряд новых деталей, которые научили бы мою демоническую девочку вести со мной себя правильно.

Сегодня я столкнулся нос к носу с ее зловещим отцом, это произошло по иному сценарию, нежели я мог бы предполагать.

Объяснение могло быть только одно.

В случайной лавке я купил за сущую мелочь — небольшой, кривой, но зловеще острый нож с удобной деревянной ручкой и кожаным чехлом. Я на ходу запрыгнул в желтый от старости автобус. Едущий в обратную сторону, примостился возле пыльного окна, выбросил ненужный остаток погасшей сигары и почти задремал.

В конце концов, когда-нибудь я должен был суметь закрутить Землю в обратную сторону, так пусть началом этому послужит сегодня.

Разбудил меня звонок телефона, я глянул заспанными глазами на табло и увидел номер одной из женщин, с которыми я коротал время на пляже и пил вино в баре. Пальцы отжали кнопку отбоя, я вынул сим-карту из трубки и убил ее, резким движением нарушив целостность. Казалось, это прошлая жизнь пытается достучаться до меня, еще более прошлая, чем та, которой я жил последние пять лет.

Я спрыгнул с автобуса так же — на ходу, глаза уловили знакомые линии одной из деревень, обильно раскиданных по окрестным холмам. Ноги мои зашлепали по красному песку, в сторону сгрудившихся пальм, за которыми по пестрому куску пространства топорщились густо понатыканные крохотные домишки, сросшиеся с природой. Вплотную с ними подрагивал от легкой электронной музыки деревянный бар, вывернутый наизнанку своими покосившимися столиками, стойкой, немногочисленными посетителями. В качестве элемента современности в небо пристально пялилась спутниковая тарелка.

Нужный дом из желтого песчаника, с плоской крышей, просторным для такого дома крыльцом, на котором замерли в безветрии кресло-качалка и высокий кальян, произрастал из холма на краю деревни.

Я пошел к нему не напрямик, а искоса, выбирая в качестве целей абсолютно не нужные мне постройки, чтобы появиться из-за потемневшего дерева и двинуться к еще одной ложной цели, по цепочке которых я подобрался к искомому жилью. Наверное, от этого веяло бессмысленностью, фигура, которую я собирался обнаружить, должна была так или иначе почувствовать мое появление. Тем не менее в соответствии с планируемым я вел себя и двигался, как преступник, сутулясь от кратковременных набегов вины.

Однако меня не ждали.

Двери традиционно были не заперты, с порога меня встретили порожние бутылки виски и рома. В квадратной комнате со стенами, спрятанными в огненно-красную ткань, на кожаном черном диване кренилось огромное тело Ура. Он оделся в пятнистую от времени майку с рисунком бульдожьей морды и драные шорты, бывшие когда-то штанами. Прямо за его опухшей головой в жалюзи пряталось солнце, выражение лица пенилось отсутствием, а на журнальном столике перед ним высилось и теснилось огромное количество промышленной упаковки из-под еды. Стеклянной посудой оказалось заставлено буквально все — даже кричащий телевизор и крохотный подоконник с цветком. Стакан забылся в руке толстяка, на полу размещались целые бутылочные армии, всюду призывно валялась реклама доставки пищи. Несколько глянцевых журналов покоилось в самых удивительных местах, давая понять, где нелегкая только не заставала пьяную тушу моего собственного сердца. Эту бренность цементировали два ленивых вентилятора под потолком, что шумно гребли лопастями закисший воздух.