— Не смейте! — вопил я, вырывая у толстяка клочья волос. — Оставьте ее мне!

Белый купальник стал красным, кем бы ни представлялась демоническая девочка, кровь ее оказалась тривиально алой.

«…рубиновой…»

Мгновение — и она повернулась лицом к нам. Ненависть ее глаз могла плавить металл.

Толстяк грубо отшвырнул меня в сторону. Он взмахнул стилетом, но Сашкин вопль подхватил его, точно лепесток, и вышвырнул за пределы видимости.

Ее силы к тому иссякли, она покачнулась, схватившись за грудь, и мягко осела на песок.

— Помоги, — по-детски прошептала она, и в уголке ее рта сверкнула ниточка крови.

«...посмотри, что ты наделал...»

— Нет, девочка моя! — подполз я к ней и бросился целовать плечи и руки. — Не смей! Ты сильная, ты самая сильная! Это ничто для тебя! Помогите! — вспахал я криком слоившуюся тишину, но вокруг, казалось, все вымерли. — Нет! — Я вопил, а из глаз демонической девочки поспешно выветривалась жизнь.

— Люблю тебя, — прошептала она слабеющим голосом.

— Дело сделано. — Подле тела Сашки из ниоткуда возник Ит, с его тела капала вода, он тяжело дышал. — А я думал, уже бессмысленно все.

Ее дыхание остановилось.

— Не совсем. — Это появился Ур. Одежда его порвалась, лицо светилось разводами и ссадинами. Он учащенно курил сигару.

— Убийцы! — оскалился я, пытаясь встать.

— Подержи его, — поморщился Ур, вооружаясь теперь ножом.

Ит перехватил мое жаждущее мести тело и не без труда отнял зажатый в руках камень.

В то время Ур склонился над бездыханным телом демонической девочки, взвинчивая до высот мою и без того сумасшедшую ревность. Он поколдовал над ней острым куском стали и вернулся с маленьким окровавленным комочком в руках.

— Ешь! — приказал он мне.

— Не буду, — с ненавистью процедил я, пытаясь укусить его или ударить Ита.

— Ешь, дурак! — сплюнул Ит. — Может, и так поздно, не приживется.

На ум пришел старый сон, где я видел этот комок, похожий на гриб или лопнувший шарик. Когда-то место его было в груди моей. Я взял собственное сердце из рук толстяка и неуверенно засунул в рот. По вкусу оно напомнило горький изюм.

— Вы убили ее, — запричитал я, сглотнув собственное сердце и захлебываясь в слезах. — Зарезали мою девочку! Вы — убийцы!

— Нет, — покачал головой Ур. — Ты — убийца! Ты убил ее, мы делаем лишь то, что ты нам говоришь.

«…разве ты не заметил?..»

— Я не просил об этом, — всхлипывал я, махая руками на краю истерики. — Кто вы такие, черт вас побери?..

— Мы — это ты, — зловеще проворковал Ит мне в лицо. — Ты — это мы! Загляни в зеркало и увидишь нас. Тебя нет без нас, нас нет без тебя. Вот правда, а не то, что тебе размазывала по ушам эта стерва.

— Почему я раньше вас не видел? — спросил я Ита, задыхаясь от слез.

— Скажи спасибо Боли, она просто добавила красок, и мы стали различимы. Мы всегда были с тобой, и ты всегда слышал нас. Но потом ты запутался. Почему-то она пожалела тебя и свела нас нос к носу. Умная женщина, это был единственный вариант тебя спасти, — с непроницаемым лицом ответил тот.

— Она боялась, что ты не сможешь сделать то, что должен, в самый ответственный момент, — продолжил Ур. — Вот и показала нас тебе, чтобы помочь тебе же. Чтобы ты начал распознавать свои левую и правую руки в момент спасения своей души.

— Вы — мои руки? — онемел я. — Правая и левая?

«...своими руками...»

— Не совсем, — поморщился Ит. — Но можно сказать и так. Чтоб ты понял.

— Значит, это ты убил свою любовь, — зло дыхнул мне в лицо Ур. — Зарезал, как свинью. Стоишь тут весь в крови и слезы льешь, а надо отмываться и бежать.

Он толкнул меня в грудь, так как взгляд мой вновь сфокусировался на белом теле в красных кусочках ткани, беспомощно замершей за их широкими спинами.

— Смотри-ка! — сменил тон надменный Ит. — Лицо-то просветлело, и в глазах проявился тот самый блеск.

«…она умерла…»

— Прижилось-таки! — облегченно вздохнул Ур. — Успели! Я тоже заметил улучшения.

Действительно, после смерти демонической девочки непостижимое облегчение овладело телом и разумом, казалось, нестерпимый зуд пропал отовсюду, что характеризовалось мускульной или умственной деятельностью. Тело невольно обмякло, а мысленный табун ленивой иноходью уклонился в совсем уж инфантильные дали.

Я успокоился так же неожиданно и скоро, как впал в раж. Только слезы продолжали течь.

«...это ли не праздник?..»

— Тебе нужно уехать, — подсказал решение Ит, потому что я настроился стоять тут вечно. — Далеко, далеко.

— Там, где много людей и тебя не найдут, — вторил ему Ур, доставая из кармана шортов плоскую коробку сигар. — В такое море гальки, где тебя не откопать.

— Туда, где делают такие сигары, — Толстяки заставили меня взять коробку. — Там, где ты обретешь новый смысл, благо теперь у тебя есть душа.

— Беги! — крикнул Ит и толкнул меня в грудь. — У тебя нет времени!

— Найдет? Кто? — спросил я напоследок перед серией многолетнего бегства.

— Думаешь, такой отец простит тебе смерть дочери? — крикнул мне Ур уже почти в спину.

— Она умерла? — спросил я дрогнувшим голосом.

— А ты не знаешь? — зашумело в моих ушах.

Я бежал со всех ног.

На плоском, как бритва, берегу появился странный человек. Появился, чтобы остаться надолго.

Он лежал в тени плетеного зонтика не один день, почти не шевелился, и глаза его были преимущественно закрыты. Лицо его казалось исполненным блаженства, иногда он курил очень дымные сигары без запаха, и ароматный коричневый ром приносили ему иногда, но чаще всего он выглядел как неживой. Он не купался, никто не видел, чтобы он вставал с места, казалось, он старался выглядеть, точно его здесь нет. Когда первые купальщики приходили на пляж, его тело уже лежало на привычном месте, уходил он тоже всегда последний. Благодаря постоянному присутствию на солнце он стал темным, как кофе.

Через некоторое время на теле его появились татуировки, на левом и правом предплечье, а также спине и животе смотрели в разные стороны по глазу, нарисованные столь детально, что выглядели настоящими. Как выяснилось позже, такое же око имелось на спине незнакомца, иногда чудилось, что оно моргает.

Рядом с незнакомцем начали появляться женщины, бравшие на себя основную долю динамики вокруг его зонтика и лежака. Часто недолго присутствовали разные женщины, часто они не повторялись, но всегда их имелось не больше одной на ту или иную единицу времени. Они купались, приносили ему ром, если рядом не было служащих повсеместно раскинувшихся шейков. Они что-то весело щебетали или молчали, как он.