но, увы, не на деле, должна была заключаться одна из важнейших целей «перестройки» и «ускорения» социально-экономического развития советского общества. Социалистическое общество виделось тогда и сейчас тем более воспринимается как единственное воплощение всего передового и гуманного в мировом прогрессе[204].

Вступление общества в пост-индустриальное состояние – это такое преобразование промышленного производства, чтобы оно охраняло или восстанавливало естественные основы жизни человека, возвышало и обогащало его духовно. В первую очередь посредством и, одновременно, с целью преодоления отчуждения людей друг от друга.

Вместе с тем, в существовавших на тот момент (1990 год) не только западных, но и советских экономических и демографических моделях социальные и гуманитарные (не говоря уж про «общественные» и «гуманные»!) переменные почти не были представлены. Уже тогда вовсю действовал «остаточный принцип» в отношении социальных потребностей – такова была «стихийная логика производства, если её не подчинять сознательным целям человека»[205]. Поэтому В. А. Кутырёв всегда говорил о том, что нам нужен не «экономикс», а «философия хозяйства».

Границей плюрализма, который стал моден с началом перестройки В. А. Кутырёв уже в 1990 году называет «сохранение основ общественного устройства, его фундаментальных ценностей, высшая из которых – сохранение человека! Гуманизм – предельная граница плюрализма!»[206] Ведь ей противостоит «традиция» новационизма…

На рубеже начала 1990-х годов эта проблема всё ещё мыслилась в терминах «перехода от классовой к стратификационной дифференциации» как «новом этапе в развитии социализма». «Бесклассовая дифференциация» могла (должна была?) стать «социальным критерием вступления социализма в качественно новое состояние» с его «приоритетом «общечеловеческого» над классовым!»[207] Одновременно с этим, В. А. Кутырёв уже тогда писал о том, что «нельзя ставить задачу научно-технического и экономического прогресса безотносительно к его социальным последствиям, что называется «любой ценой»! Ведь технико-экономическая и гуманистическая рациональности не совпадают – противоречие между ними требует «разрешения». Они должны быть гармонизированы – то есть не подрывать, а укреплять друг друга. Это и должно быть главным отличием социализма от капитализма»[208].

Гуманистическая наука предполагает «нашу реализацию» возможных миров, её знание должно преломляться через призму жизненных целей людей, жизненного мира человека, который является высшим только потому, что мы в нём живём. Сегодняшняя же абсолютизация структурного подхода ведёт к крайнему социологизму, делающему из индивида манифестацию общественных отношений, когда внешняя ситуация целиком определяет содержание его жизнедеятельности. Человек перестаёт быть носителем активности и творцом истории. Он не больше чем продукт обстоятельств. Наука становится отражением общественных отношений, но это потому, что сами общественные отношения и сам человек оказались сциентизированы!

Для науки центра мира нет вообще, однако в аксиологическом плане он несомненно есть: им является человек. «Человек представляет для социализма высшую ценность – не только в общем плане, но и предельно конкретно, индивидуально»[209]. Но и «после социализма» В. А. Кутырёв всегда наставлял: не забывай в своих текстах пожалеть человека!

Затрагивая как природу, так и общество, современное развитие порождает экологические противоречия как в глобальном плане, так и в рамках «микрокосмоса», в индивидуальной жизни. Но насколько меньше в философии, науке, общественном мнении уделяется внимания проблемам второго рода! Кроме, пожалуй, медицинского аспекта, они даже не всегда осознаются, а если решаются, то почти всегда в сугубо «техницистском» духе[210].

Не случайно в перестройке социализма человеческому фактору отводилась главная роль. На субъективный, человеческий фактор возлагались также надежды и на ускорение развития. Об этом в то время прямо говорилось: «Место дискуссий о «новом человеке» должны занять заботы о развитии существующего, о социалистическом типе личности и помощи ей в разрешении противоречий, порождаемых современным этапом научно-технической революции»[211]. Мы же сегодня об этом можем только мечтать или, набравшись смелости, открыто высказываться. Ещё раз сравним с мыслями из 1990 года: «Концепция ускорения социально-экономического развития страны, [то есть] активизации человеческого фактора (! – А. Т.) означает, …[что м]есто дискуссий о новом человеке, о желательном перечне присущих ему наилучших качеств должны занять заботы о развитии существующего, о совершенствовании социалистического типа личности, о помощи ей в разрешении противоречий, порождаемых современным образом жизни»[212].

Глобализация как конвергенция социализма и капитализма

Примечательной идеей работы «Социализм: между прошлым и будущим» является мысль о том, что перестройка – это не «кратковременный перевал», что её нужно измерять масштабом «большой истории». Тогда становится очевидно, что она осуществляется не только в СССР. «Примечательность» в данном случае заключается в том, что тогда (в 1990 году) термина «глобализация» ещё не было. Но сама её идея, по всей видимости, уже витала в воздухе. И только настоящий философ может её впервые «ухватить», пусть изначально на уровне интуиции, не всегда ясных понятий.

С точки зрения В. А. Кутырёва Сциллой и Харибдой перестройки являются, соответственно, «застой» и «конвергенция». Но хуже всего, если они сольются воедино! Кутырёв одним из первых сумел понять конвергенцию социализма и капитализма как основной механизм наступающей глобализации. Что, в общем-то, и произошло в последующее десятилетие 1990-х и что уже вполне конкретно описывается, констатируется в работе «Естественное и искусственное: борьба миров» (1994). Первым провозвестником данного хода развития истории («отступления от социализма» и его «конвергенции с капитализмом») стали так называемые «косыгинские реформы» второй половины 1960-х гг. Но в 1990 году ещё был некоторый оптимизм в этом отношении. Например, существовала надежда, которую и озвучивает В. А. Кутырёв в своей книге, что это будет всё-таки «коэволюция капитализма и социализма с постепенным изжитием той социальной системы, которая окажется несостоятельной в силу законов своего внутреннего существования[213]. Потребность в коэволюции двух антагонистических систем здесь обусловлена «основным противоречием» того времени: при нарастающем единстве судеб народов, они остаются разделёнными. Или: становящийся целостным и всё более осознаваемый как целое, мир разделён. Это главная социально-глобальная проблема того времени (рубежа 1980–90-х годов). Ещё раз: нужна не конвергенция, а коэволюция социализма и капитализма! Двух миров! Из-за того, что эта надежда не только не оправдалась, но и была показательно растоптана, чуть ли не «изнасилована», В. А. Кутырёв на следующем шаге переформулирует её в виде борьбы уже других «двух миров» – естественного и искусственного. Он повышает ставки! Потому что то же самое делает сама история. Философ не может не видеть, не осознавать этого!

Но в 1990 году он со всей основательностью пытается проработать основания для такой «коэволюции» двух миров. Тем более, что само это понятие на следующем шаге (в книге «Естественное и искусственное: борьба миров» (1994)) не только не исчезает, но и радикально углубляется, становится вообще центральным и даже получает онтологическое измерение.