Итак, В. А. Кутырёв различает не только виды систем, но и виды «двойственности»: 1) дуализм рядоположенных сущностей или, как вариант, дополнительность теорий одного и того же объекта; 2) борьбу противоположностей, когда развитие одной из них ведёт к гибели другой; 3) диалог противоречивых, но предполагающих постоянные сосуществование сторон[214]. «Новое мышление», перестройка общественного сознания с философской точки зрения предполагают поворот к уважению сложности мира, неоднозначности изменений, учёту взаимодействия различных систем – как в глобальном, так и в региональном масштабе. Объективные законы социализма нельзя мыслить вне контекста мирового развития[215].

Даже просто рефлексия данных процессов, изучение «формаций», попытка говорить о них объективно, хочется этого или нет, означает включённость в ситуацию сравнения различных обществ, образов жизни, в отношения экономической, политической и идеологической борьбы между ними. Сложность современной ситуации, однако, в том, что при всех различиях в борьбе двух формаций, разделяющей человечество, идёт процесс возрастания его единства, общности судеб всех людей. Разделённый мир становится единым, или, наоборот, становящийся единый мир разделён – такова та социально-политическая глобальная проблема нашего времени, от которой зависит решение всех других конкретных глобальных проблем. Не случайно глава III книги «Социализм: между прошлым и будущим» называется «Философия выживания для современного мира».

Рис. 5. Оглавление рукописи книги В. А. Кутырёва «Социализм: между прошлым и будущим» (1990) с подписью редактора.

Идёт процесс возрастания единства, общности судеб всех людей – грядёт «надформационная» катастрофа («ката-стройка», по А. А. Зиновьеву.) Даже если победит какая-либо система (капитализм или социализм), это будет «пиррова победа». Вот поэтому-то следует переводить спор на уровень бытия выше! Ведь угроза материализму и социализму едина. Материализм = социализм.

«Истинная» же глобализация должна быть похожа на «матрёшку», голограмму, фрактал. Ведь при гармонически-системной связи всё целое как таковое отображено и представлено в каждой своей существенной самостоятельной части как в своём законченном и полноценном выразителе. В диалоге никто не может быть целиком прав или неправ, его, в отличие от спора, «нельзя выиграть». Общаясь, выигрывают и проигрывают вместе. Парадигмальное понимание общения, включая в себя деятельностное отношение к миру, подчиняет его целям совместной эволюции участвующих в нём сторон[216].

«…Экзистенциально-этические аспекты проблем: естественного и искусственного, жизни и смерти, здоровья и болезни, соотношение личных «констант» и исторической «меры» человека, коэволюции с миром машин, вопросы биоэтики в предельно широком – до отношения ко всему живому, и самом узком – отношения к самому себе, смысле. Особенность большинства подобных проблем в том, что будучи универсальными, они не имеют универсального решения. Это проблемы выбора, самоопределения и образа жизни. Их обсуждение нужно больше для самовыражения, нежели предполагает нахождение какого-то единого и единственного ответа. Они бесконечны и всегда актуальны…»[217].

Но и здесь людей поджидает опасность. «Понимающий плюрализм» стал модой и восхваляется. Но он есть выражение отказа от вмешательства в события, от различения добра и зла в них, от волевого выбора и ответственного поступка. Прежде люди всегда чётко различали то, что можно прямо перестраивать, и то, на что можно только опосредованно влиять. Именно этот водораздел сегодня проблематизируется NBIC-технологиями, выносится к «границе неопределённости». Люди всегда были способны использовать оба в той или иной последовательности, не смешивая между собой. В подавляющем большинстве ситуаций мы всегда интуитивно или осознанно понимали, какой подход уместен. И даже если не было понимания, существовали строгие табу, запреты, которые определяли где проходит граница между двумя перспективами. Ситуации, при которых чёткое различение размывается, всегда были настоящим потрясением. В противовес этому NBIC-технологии как раз нацелены на создание «граничных конфликтов», на деконструкцию всех табу, на производство новых противоречий путём «размягчения» устоявшихся дихотомий.

В любом случае, критическая мысль, зародившаяся в недрах социализма, обладает огромным опытом и потенциалом решения проблем, которые на Западе считаются нерешаемыми и неразрешимыми. Если людям на что-то и остаётся надеяться, то только на идеи, бывшие до сих пор на периферии, боковые и прямо не связанные с прогрессом. Наша, пусть и немногочисленная, «критическая» мысль, которая не стала дублировать или просто подражать западной, пошла по пути «ценностей вопреки своему времени» – то есть в зазоре между абстракцией социализма и цинизмом капитализма.

Результатом NBIC конвергенции, как кажется, становится воплощение идеалов коммунизма и социализма, которые берут реванш и торжествуют. Правда речь идёт всего лишь о структурном, «техническом», системном социализме, «сходящемся» в отношении к прогрессу с капитализмом, тогда как требуется отказ от признания «плановости» как его сущностного начала. В течение десятилетия 1980-х годов, как отмечает В. А. Кутырёв, даже «социологическое лицо» обществознания приобрело дополнительный социотехнический оттенок, всё больше выходит литературы по проектированию и управлению социальными процессами, говорят даже о «технологии идеологического обеспечения», технике пропаганды и т. п.[218] Латур в этом смысле очень точно попал «в струю»…

А ведь хорошо известно, что западные мыслители предупреждали нас в 1970–80-е годы «не копировать буржуазные (абсолютно тупиковые и несовместимые с гуманизмом) формы жизни, имеющие тупиковые тенденции – ищите свой путь, говорили они. Некоторые даже умоляли, как, например, французский поэт с русскими корнями Ален Боске (1919–1998): «Перспективы человека в буржуазном обществе – материальная удача, которая ничего не решает, или наркотики, или самозаточение в какой-нибудь сумасшедшей секте, или безразличие ко всему на свете. Вы – наша надежда!»[219] Видимо, следовало прислушаться к ним, поскольку преимущества социализма они видели со стороны иногда лучше, чем они виделись изнутри.

Антропоконсерватизм: так продлимся!

Если вернуться к «антропоконсерватизму», то здесь следует сделать несколько пояснений относительно того, как мы понимаем данную идею.

Во-первых, в социобиологических консервативных теориях много спорного, за них нередко хватаются с неблаговидными политическими целями, но сама задача установления связи между данными дисциплинами, открытия законов совместной эволюции биологического и социального факторов в жизнедеятельности людей является весьма важной.

Во-вторых, даже в насквозь рационализированной постмодернистской Европе возникают движения за реставрацию Великой Интегральной Традиции, за Возврат к Средневековью как образу жизни и признание за церковью высшей инстанции при решении фундаментальных вопросов общественного устройства (последователи Р. Генона, Дж. Эволы). Их обращение к арийским языческим ценностям кажется странным – к тому же, это игра с огнём – но не настолько, чтобы не понять причины. И всё же основное смысловое зерно «антропоконсерватизма» нам видится не в этом.

Историческая наука формирует социальную память, укореняет человека в бытии. Это довольно очевидно. Но на память приходит один эпизод из личного опыта, который позволяет дать более содержательное и конкретное толкование смысла исторического познания. Этот эпизод связан