В Испании уже лилась кровь, а до начала новой войны между Великобританией и Германией, по странному стечению обстоятельств, оставалось ровно три года!

Но вернемся к судьбе российской монархии.

22 марта 1917 г. по инициативе премьер-министра на заседании военного кабинета рассматривался вопрос о предоставлении убежища царской семье. На тайном совещании на Даунинг-стрит, 10 присутствовали Ллойд-Джордж, канцлер Казначейства Бонар Лоу[906], личный секретарь короля лорд Стамфордхем и лорд Хардинг[907], который к тому моменту, закончив свое пребывание на посту вице-короля Индии, занял должность постоянного заместителя главы Форин-офиса. Протокол совещания вел Стамфордхем[908]. Он подчеркнул, что, прежде чем будет принято решение о направлении официального ответа на предложение Милюкова, «король, безусловно, желает, чтобы его мнение было учтено»[909].

Георг V с личным секретарем лордом Артуром Джоном Стамфордхемом. [Из открытых источников]

И решение принято положительное. К тому же именно Ллойд-Джордж выступил против идеи британского внешнеполитического ведомства, якобы поддержанного королем[910], чтобы царь нашел убежище в Швейцарии или Дании, из-за сильного германского влияния в этих странах. «Мы пришли к единодушному мнению, — зафиксировал Стамфордхем, — что предложение предоставить убежище императору в этой стране, поступившее со стороны правительства России, которое мы стремимся удовлетворить всеми своими силами и с полной поддержкой, не может быть отклонено»[911].

Казалось бы, можно выдохнуть и больше не беспокоиться об участи Николая II и его близких. Более того, по инициативе личного секретаря короля обсуждались практические вопросы размещения и проживания царской семьи в Великобритании. Стамфордхема в первую очередь волновали вопросы ее финансового обеспечения. Он опасался, что в будущем, возможно, королю придется взять эти расходы лично на себя. Именно по этой причине решили поручить послу в Петрограде выяснить, какими именно средствами располагает бывший русский царь. А главное — добиться от Временного правительства твердых обещаний, что бывшему монарху разрешат беспрепятственно вывезти свои личные капиталы и будут готовы в будущем возмещать все затраты на содержание царской семьи.

Николай II с домочадцами на тот момент формально все еще располагал определенными средствами, хотя, понятно, говорить об этом можно только условно. Дело в том, что правительство приняло декрет о переводе средств царской семьи из ведомства двора в Министерство финансов. Так вот, на март 1917 г. капитал этот составлял свыше 93,4 млн руб. Цифра вроде бы солидная, даже с учетом падения текущего курса рубля, — не менее 6 млн ф. ст. Но это деньги, которые предназначались императору от государства на содержание дворцов, конюшен, театров, музеев и т. д. Часть этих средств находилась на счетах в Государственном банке и коммерческих кредитных организациях. Определенные суммы были размещены в облигации с постоянным доходом[912].

Российский автор В. В. Кузнецов, ссылаясь на данные различных источников, утверждает, что царская семья, включая капиталы детей, имела средства на счетах в иностранных банках, на сумму от 13 млн до 17 млн руб. Лично у меня эти цифры вызывают большие сомнения[913].

Николай II, как и его отец Александр III[914], действительно до 1900 г. имел счет в Банке Англии. Поскольку бухгалтерские книги по этим счетам я лично изучал в архиве Банка Англии и имею сканы счетов обоих императоров, сделанные в моем присутствии, то в этом вопросе для меня существует полная ясность. Максимальная сумма средств у Николая II в Банке Англии достигала 193,7 тыс. ф. ст. Эти деньги инвестировались на лондонском рынке в доходные инструменты, в первую очередь русские (!) облигации, преимущественно займа 1822 г., дававшие 5 % годовых. В среднем это ежегодно приносило лично Николаю II, судя по поступлениям, 6–9 тыс. ф. ст. (60–90 тыс. руб. золотом). Затем счет был закрыт, а остаток переведен. Причем доход императора от поступлений по купонам составил за 1900 г. около 5 тыс. ф. ст. против 9,7 тыс. ф. ст. в 1899 г.[915]

Тем более спорным выглядит утверждение Кузнецова, что дети Николая II накануне войны имели за рубежом, включая берлинский банк Мендельсона, депозиты на сумму до 100 млн руб.: «Банк Мендельсона, имевший международную репутацию, должен был перевести средства царских детей в немецкие, российские и британские акции с постоянным процентом выплаты дивидендов»[916]. Здесь, как говорится, и добавить нечего. Автор явно путается в понятиях, поскольку речь в данном случае определенно может идти только об облигациях с фиксированным доходом. А все дальнейшие рассуждения со ссылкой на первоисточник о том, что «министр финансов вместе с двумя ведущими банкирами вложил все эти средства в немецкие ценные бумаги», которые после войны обесценились, вообще, как говорится, ни о чем. Эти 100 млн рублей просто не существовали.

Действительно, в банкирском доме «Мендельсон и К°», который, заметим, будет еще много раз встречаться в нашем исследовании, были оформлены счета на сына и четырех дочерей русского императора, всего на сумму 5795,2 тыс. марок (около 2 665 тыс. руб.; по довоенному курсу 1 марка = 46 копеек), деньги вложены в 3,5-процентные облигации консолидированного займа Пруссии. Но с началом войны средства русских подданных, в том числе семьи Романовых, в Германии были секвестрированы и фактически утрачены[917]. (Ничего не напоминает?) Так что говорить о «несметных богатствах» царской семьи явно не приходится.

А пока лорд Стамфордхем упорно требовал от Ллойд-Джорджа уточнить, «как царь планирует поддерживать образ жизни, отвечающий его титулу». Он также отмахнулся от предложения Ллойд-Джорджа, что Николай II мог бы жить в поместье Сандрингем[918]. Вариант пребывания в Балморале был им отклонен под предлогом «неподходящего климата в это время года»[919]. Сам Ллойд-Джордж (но опять же с его слов), напротив, полагал, что король мог бы выделить в распоряжение царской семьи один из своих домов. Однако лорд Стамфордхем ответил, что Балморал, в отличие от Букингемского дворца и Виндзорского замка, действительно находится в личной собственности королевской семьи, однако закрыт по случаю военных действий в целях экономии. «Как будто бы это имело какое-то значение для людей, привыкших к суровым русским зимам»[920], — подчеркивает Корин Холл. На том пока и порешили.

Как утверждает Ллойд-Джордж, по итогам того памятного совещания Бьюкенену в Петроград в тот же день была направлена телеграмма, в которой подтверждалась готовность в ответ на просьбу властей России принять отрекшегося царя и его близких. Интересно, что в шифровке особо указывалось на необходимость соблюдения обязательного условия, что финансовое обеспечение пребывания беженцев ложится на российскую сторону, которая «должна отвечать за предоставление их величествам содержания в приличествующей им манере». Определенно, этот вопрос очень волновал всех участников совещания на Даунинг стрит, 10[921].

Утром 23 марта 1917 г. Бьюкенен встретился с Милюковым и