Милюкову. Однако тот якобы отказался вручить ее адресату, сославшись на изменившиеся обстоятельства: «Телеграмма была адресована императору. Однако он больше не император. Я вернул ее британскому послу»[896]. Так ли все происходило на самом деле — тайна, покрытая мраком. Оно и понятно: дочь выгораживает отца. Никому не хочется быть причастным к ужасному преступлению. Даже посмертно.

Император Всероссийский Николай II и принц Уэльский Георг. 1900-е. [Из открытых источников]

Судя же по шифровке британского посла в Петрограде, которая, если верить Ллойд-Джорджу, пришла в Лондон в тот же день, когда Георг V писал свою телеграмму, т. е. 19 марта 1917 г., Бьюкенен накануне встречался с министром иностранных дел Временного правительства и «Милюков спросил его о том, известно ли ему что-либо о начале подготовки к переезду царя в Англию»[897]. Посол ответил, что «никаких подготовительных мер не предпринято». Милюков настаивал, что «король и британское правительство должны предложить убежище его величеству». И попросил не затягивать с ответом. При этом он демонстрировал уверенность, что Временное правительство контролирует ситуацию. «Ему [Милюкову] представлялось само собой разумеющимся, — отмечает известный британский историк и телеведущая Корин Холл, — что британцы пошлют корабль, чтобы забрать Романовых» из Мурманска. Однако МИД Великобритании дал «осторожный ответ», что «приглашение еще не отправлено и, возможно, Дания или Швейцария будут более подходящими для переезда направлениями»[898].

Письмо Казначейства в Банк Англии об информации посла Джорджа Бьюкенена о готовности российских властей передать Великобритании золото на 20 млн ф. ст. Февраль 1917. [Bank of England Archive. Russian Gold to Ottawa via Vladivostok]

Безусловно, Временное правительство, чувствуя себя крайне неуверенно, также не торопилось. «Не подлежит сомнению, — вспоминал впоследствии в эмиграции известный юрист Владимир Набоков, — что при данных обстоятельствах вопрос о том, что делать с Николаем II, представлял очень большие трудности. При более нормальных условиях не было бы, вероятно, препятствий к выезду его из России в Англию, и наши союзнические отношения были бы порукой, что не будут допущены никакие конспиративные попытки к восстановлению Николая II на престоле»[899].

21 марта, сославшись на сообщения местных газет о взятии царя под арест и направлении его с семьей под охраной в Царское Село, посол Бьюкенен в Петрограде запросил российские власти о достоверности этой информации. Милюков сообщил ему, что это не совсем так, хотя подтвердил, что «царю не разрешено более пользоваться свободой»[900].

Посол доложил об этом разговоре в Лондон, где секретарь премьера позвонил в Букингемский дворец и передал пожелание шефа взглянуть на оригинальный текст послания короля. Георг V ответил, что поскольку его телеграмма к царю носит частный характер, то он не видит необходимости передавать ее текст кабинету. При этом король готов, если премьер пожелает, неофициально показать телеграмму ему лично. Но в любом случае он полагает, что документ следует аннулировать, ибо послание так и не доставлено адресату. В общем, «телеграмма короля носит абсолютно частный характер и не может ни в коей мере рассматриваться как имеющая какое-либо политическое значение»[901]. А посему не стоит и переживать о том, что она не попала к адресату. На том все и сошлись.

Похоже, Бьюкенен действовал не очень уверенно. Он сам не до конца понимал, что происходит в Лондоне. После отставки в декабре 1916 г. Грея с поста министра иностранных дел «посол Бьюкенен начал чувствовать, что его суждения о событиях в России не имеют того веса в Лондоне, как прежде»[902]. Ну, а с приходом на место Асквита Ллойд-Джорджа, к тому моменту уже открыто в своем кругу издевающегося над королем и ненавидящего русского монарха, в Лондоне назревало желание устроить выволочку российскому правительству непосредственно в Петрограде. «Если обратить свой взор назад, — подчеркивает Мэриел Бьюкенен, говоря о телеграмме короля, — представляется несколько странным, что британское правительство не настояло на вручении послания тому, кому оно было адресовано»[903]. Но странным представляется не только это, а вообще стремление правящей верхушки Лондона всеми силами избежать появления царской семьи в Англии. Почему?

Сегодня очевидно, что спасение Романовых зависело от одного человека. От его воли, его капризов или каких-то иных, корыстных мотивов? На публике Ллойд-Джордж должен соблюдать приличия и не может допустить никаких резких выпадов в адрес монарха. Однако он отыгрывается на его родственниках, совершенно не сдерживаясь, когда дело касается Николая II. Против кого в конечном итоге направлены ядовитые стрелы его сарказма, в высших аристократических кругах Лондона все прекрасно понимают. Еще 28 декабря 1916 г. премьер-министр при большом стечении иностранных представителей заявляет: «Союзным делегатам придется сказать русским немало неприятных вещей»[904]. Понятно, что как бы косвенно и самому царю. Ллойд-Джордж жаждал сделать в России то, чего не мог себе позволить в Англии.

Ллойд-Джордж совершенно не считается с мнением короля. Примеров тому более чем достаточно. Он абсолютно подавляет волю монарха, что признают и британские авторы.

В ходе ознакомления с источниками, говорящими о деятельности этого выдающегося политика, у меня сложилось твердое убеждение, что Ллойд-Джорджу было очень тесно в рамках конституционной монархии: трон его сковывал, не давая развернуться бешеной энергии. Вероятно, он полагал, что мог бы сделать намного больше, чтобы «осчастливить» народ Великобритании. Ллойд-Джордж явно завидовал политикам тех стран, которые избавились от монархий по результатам Первой мировой войны, в первую очередь России и Германии. Его попросту гипнотизировала та бесконтрольная власть, какой располагали правившие там люди. И надо сказать, с годами это чувство только обострялось. Похоже, он считал, что упустил свой шанс добиться абсолютной власти, когда трон под Георгом V зашатался. Один толчок — и кто знает, кем был бы сегодня Ллойд-Джордж, думалось политику.

Дэвид Ллойд-Джордж и Адольф Гитлер. 1936. [Из открытых источников]

В сентябре 1936 г. в Мюнхене Ллойд-Джордж возложит цветы и склонит голову на организованной нацистами поминальной церемонии у памятника немецким солдатам, погибшим в 1914–1918 гг. И именно тогда, 3 сентября 1936 г., заявит на ужине с новым германским послом в Лондоне фон Риббентропом: «Германии очень повезло, что она обрела такого лидера, как Гитлер».

А уже на следующий день, 4 сентября 1936 г., Ллойд-Джордж пожимал руку Гитлеру. «Он [Гитлер] великий человек. „Фюрер“ полностью подходящее имя для него. Да, он прирожденный лидер и трибун… Мы говорили обо всем, включая Испанию. Я высказывался предельно прямо и открыто, и фюрер это оценил»[905], — восторженно делился он впечатлениями от беседы с лидером нацистов в своем