— Я люблю тебя, — тихо шептала она, — явсегда буду любить тебя… ведь я любила тебя и тогда, когда ты еще не родилась,и сейчас, малышка, я тебя тоже люблю.

Она подняла глаза на мужа и увидела, что он тоже плачет, нев силах справиться с собой. И, глядя на нее, Брэд только горестно качалголовой.

— Мне так жаль, — повторял он, — мне такжаль…

— Я хочу назвать ее Грейс, — спокойно произнеслаПилар. — Грейс Элизабет Колеман. — Элизабет — это в честь матери.Почему-то ей казалось это правильным.

Брэд только кивнул в ответ. Он не мог вынести мысли о том,что посреди веселого праздника на них вдруг обрушились похороны этой малышки.

Пилар долго сидела, держа дочь на руках и вглядываясь ей влицо, как бы желая навсегда запомнить его черты… навсегда быть уверенной в том,что не забудет его никогда… никогда, до того дня, когда они, может быть,встретятся на небесах… Потом наконец опять вошла медсестра, и они передалималышку ей.

— Прощай, милый ангелочек, — произнесла Пилар,снова целуя ее и чувствуя, как ее душа отрывается от сердца и наполняется такойпечалью, какую ей вряд ли удастся еще когда-нибудь изведать в жизни. Частица еесамой будет похоронена вместе с ее ребенком.

Когда они вернулись наверх в палату, их ждала втораямедсестра. Мальчика уже перенесли в палату Пилар, и он крепко спал в своейкроватке. Медсестра, знавшая об их трагедии, с сочувственным видом помоглаПилар улечься на кровать и протянула ей спящего малыша.

— Нет… только не… — покачала головой Пилар и попыталасьотстранить ребенка, но медсестра, проявляя настойчивость, положила малыша вруки матери и отступила от кровати.

— Вы необходимы ему, миссис Колеман… и он вамнеобходим… — С этими словами она покинула палату и оставила мальчика наедине сосвоими родителями.

Они так долго и тяжело боролись за него, и теперь он вошел вих жизнь, принеся с собой и радость и горе. В том, что его сестренка умерла,его вины не было. И, держа его в руках, Пилар вдруг почувствовала, что насердце у нее потеплело. Он был такой теплый и тяжеленький и так не походил наГрейс. Он был таким земным малышом… а она была похожа на крошечного ангела, натень малышки… слабую тень, промелькнувшую и призванную богом обратно на небеса…

Для них это был странный день — день радости и скорби, горяи восторга, смешанного с печалью и разочарованием, они познали целое моречувств, и это сблизило их еще больше. Приходила Нэнси и рыдала в объятияхмачехи, не будучи в состоянии выразить словами своих чувств. Томми тоже неудержался от слез, принося им свои соболезнования.

Оставшись одна, Пилар позвонила матери. И в первый раз вжизни мать несказанно удивила ее. Она перестала быть Блистательным ДокторомГрэхем, она превратилась в бабушку малышки, которая так мало побыла в этоммире, и в мать женщины, терзаемой глубокой скорбью, и они почти целый часпроговорили и проплакали. И у Пилар сердце сжалось от боли, когда матьрассказала ей о том, что у нее был сын, умерший в грудном возрасте задолго дотого, как родилась Пилар.

— Ему было всего пять месяцев, когда его не стало. И япосле этого сильно изменилась. Я постоянно проклинала себя, мне казалось, что яво всем виновата, что я была слишком увлечена работой, когда он родился, и неуделяла ему достаточного внимания… Д. потом я снова забеременела, и это былаты, и я никогда уже не могла осмелиться сблизиться с тобой. Я ужасно боялась,что ты тоже можешь умереть. Я просто не могла себе позволить заботиться ещехотя бы об одном существе… Пилар… дорогая… мне так жаль… — Мать всхлипывала, аПилар не могла сдержать рыданий. — Я надеюсь, ты понимаешь, как сильно ятебя всегда любила… — Слезы мешали ей говорить, и Пилар, слушая ее, была простов шоке, потому что в первый раз за всё эти годы она слышала, как мать выражаетсвои чувства.

— О, мамочка… я тоже люблю тебя… но почему ты никогдамне ничего не говорила?

Мы с твоим отцом никогда не заговаривали об этом. У нас непринято было рассуждать о чувствах. Мы не говорили о том, что причиняло боль.Нам казалось, что это неудобно. Теперь, спустя годы, все выглядит совсем иначе.Но тогда я молча несла свою боль, никому об этом не рассказывала, и в концеконцов я сумела смириться со своим горем. Мне это очень помогло, когда родиласьты, и я обрадовалась, что ты — девочка. Все-таки ты отличалась от него… Мы далиему имя Эндрю, — тихо проговорила она, — и звали Энди… — Голос уматери был такой грустный, что Пилар казалось, будто она говорит с незнакомойженщиной — ранимой и глубоко несчастной. Ее мать прожила наедине со своим горемпочти пятьдесят лет, а Пилар никогда об этом даже не подозревала. Это признаниеобъясняло многое, и хотя оно слишком запоздало, но Пилар испытала облегчение,выслушав эти грустные слова из уст матери.

— Это невозможно быстро забыть, — продолжала матьсвою исповедь. — Для этого должно пройти слишком много времени… гораздобольше, чем ты можешь себе представить. И все равно все такие потери непроходят бесследно. Ты будешь помнить об этом каждый день, Пилар, может быть,конечно, забудешь ненадолго, но потом какое-нибудь событие, слово или вещьобязательно напомнят тебе об этом. Но ты снова и снова должна будешь продолжатьжить с этим, день за днем, минуту за минутой… ради Брэда, ради самой себя… радитвоего сынишки… Ты должна продолжать жить, и в конце концов боль ослабеет. Норубец от нее не заживет в твоем сердце никогда.

Нежно попрощавшись с матерью, Пилар положила трубку, и впервый раз за всю жизнь она чувствовала, что смогла понять свою мать. Элизабетпредложила даже приехать на похороны малышки, но Пилар попросила ее не делатьэтого. Теперь она понимала, как это будет тяжело для матери, сколько вызоветгорестных воспоминаний, и решила, что ей незачем снова переживать подобное. Ивпервые Элизабет Грэхем не стала спорить с дочерью.

— Но если я тебе понадоблюсь, я буду у тебя через шестьчасов. Пожалуйста, помни об этом. Тебе стоит только набрать мой номер. Я люблютебя, — опять повторила она перед тем, как повесить трубку. Пиларпоказалось, что она получила от матери дорогой подарок. Ей было лишь немногообидно за то, что для этого должно было произойти такое большое несчастье.

Между тем их сын то просыпался, то засыпал снова, иногданачинал плакать, и тогда кто-нибудь, Пилар или Брэд, брали его на руки. Он тутже успокаивался, замолкал и вел себя так, как будто уже знал, кто они.

— Как же мы назовем его? — спросил Брэд в тотвечер. Они дали имя дочери, но еще никак не назвали ее братика.

— Мне нравится имя Кристиан Эндрю. Как ты на этосмотришь? — грустно произнесла Пилар. Второе имя она хотела дать своемуребенку в честь брата, о существовании которого узнала только сегодня. И онапересказала Брэду разговор с матерью.

— Мне тоже нравится это имя, — кивнул Брэд,удивленный и тронутый рассказом жены.

— Радости и печали всегда переплетаются в жизни,правда? — спокойно сказала Пилар сидящему рядом Брэду. Он не хотел этойночью оставлять ее одну, хотя она и настаивала, что ему следует ехать домой.Вид у него был хуже некуда. Но Брэд убедил ее, что ему лучше остаться, имедсестра на всякий случай принесла складную кровать.