– Жаль, что я не могу прикоснуться к тебе, взять за руку и поблагодарить за то, что ты спрятал меня тогда. В тот вечер я смогла добраться до Мэддокса.

Внезапно глаза Торина распахнулись. Испугавшись, Эшлин отскочила от кровати. Но, когда их взгляды встретились, девушка расслабилась – в глазах мужчины светилась доброта, и ей приятно было представлять, что, если бы Торин мог, он сказал бы: «Добро пожаловать домой».

– Надеюсь, ты скоро поправишься, Торин, – пожелала она.

Эшлин показалось, будто он кивнул, но она не была в этом полностью уверена.

Находясь на грани истерики, она продолжила поиски.

Наконец Эшлин удалось найти нескольких бессмертных. Пока она рассматривала их, оставаясь незамеченной, ее сердце бешено колотилось. Они тренировались – поднимали штанги, лежа на скамейках, и выжимали гири, причем вес, который для этого брал каждый из них, могли осилить только пять взрослых тренированных мужчин и лишь совместными усилиями. Один из них, Рейес, усиленно колотил подвесную грушу. По его обнаженной груди стекал пот, смешиваясь с потеками крови. «Это тот, который с мечом», – вспомнила Эшлин и изо всех сил постаралась не возненавидеть его за это.

– Кхе-кхе, – прочистила она горло, привлекая к себе всеобщее внимание.

Все до одного бессмертные прекратили качаться и уставились на нее. Глаза нескольких из них сузились. Эшлин вскинула подбородок.

– Мне нужно поговорить с вами, – произнесла она, обращаясь к Рейесу и Люсьену.

Рейес пошел обратно к своей груше.

– Если ты хочешь отговорить нас убивать сегодня Мэддокса, то можешь даже не пытаться, – заявил он.

– Я выслушаю тебя, милая, – произнес самый высокий из воинов.

«Кажется, его зовут Парис», – вспомнила Эшлин, рассматривая говорившего. Ее взгляд останавливался на его голубых глазах, бледной коже, темно-каштановых волосах. Мэддокс говорил, что этот человек одержим Развратом. Эшлин ему поверила и одновременно поняла, что в его словах было предупреждение – от Париса нужно держаться по дальше.

– Тихо, – оборвал Париса Люсьен. – Если Мэддокс услышит, он оторвет тебе голову.

На Эшлин уставился человек с синими волосами.

– Ты хочешь, чтобы я поцеловал их вместо тебя?

«Поцеловать их?» – удивилась Эшлин. Она видела этого человека всего один раз – в холле сразу после взрыва, но тогда он не показался ей таким большим любителем целоваться. Да и сейчас он выглядел так, будто хочет перебить всех окружающих.

Рейес взревел:

– Ты тоже заткнись, Гидеон. И не подлизывайся к ней. Она занята, а мне придется сделать тебе очень больно.

– С ненавистью посмотрю, как ты попытаешься это сделать, – ответил странный воин, который теперь улыбался.

Эшлин часто заморгала и подумала: «Как странно. Он говорит одно, а позразумевает совсем другое. Что ж, ну ладно…»

– Ты прав, – сказала она Рейесу. – Я не хочу, чтобы вы убивали сегодня Мэддокса. Вместо этого мне нужно, чтобы… – Она прервалась, подумав: «Боже, неужели я и правда это произнесу?» – Чтобы вы вместо этого убили меня.

Эти слова привлекли к Эшлин всеобщее внимание. Воины прекратили тренировку, побросали штанги и гири, остановили тренажеры и удивленно уставились на нее.

– Что ты сейчас сказала? – выпалил Рейес, вытирая пот со лба.

– Для того чтобы разрушить проклятие, нужна жертва, причем желательно, чтобы это было самопожертвование, – ответила девушка. – Если я пожертвую собой и умру вместо Мэддокса, то проклятие будет снято.

В помещении воцарилась тишина, которая была такой тяжелой и плотной, что, казалось, ее можно резать ножом.

– Почему ты так в этом уверена? – мрачно спросил Люсьен, сверля Эшлин своими странными глазами. – Что, если это не сработает? Вдруг полуночное проклятие не снимется и твоя смерть окажется напрасной?

Девушка призвала на помощь всю свою смелость, представив, как кутается в нее, будто в одеяло зимой.

– По крайней мере, я должна попытаться, – произнесла она. – И… Высшие силы вроде как пообещали мне, что это сработает.

Эшлин кивнула, хотя Анья так и не подтвердила эту ее догадку. Снова воцарилась тишина.

– И ты правда сделаешь это? – спросил Парис с недоверием. – Ради Насилия?

– Да, – не мешкая, ответила Эшлин, хотя от одной мысли о боли, которую она при этом испытает, девушка приходила в ужас.

– Я бью его мечом, – напомнил Рейес. – Это значит, что мне придется убить таким же образом и тебя. Ударить шесть раз. В живот.

– Я знаю, – тихо ответила Эшлин и, уставившись на свои босые ноги, продолжила: – Я вспоминаю об этом каждый день и вижу во сне каждую ночь.

– Ладно, давай представим, что тебе удастся снять заклятье, – вмешался Люсьен. – Но в этом случае ты заставишь его жить без тебя.

– Уж лучше пусть он живет без меня, чем умирает каждую ночь рядом со мной. Он страдает, а я не могу допустить этого.

– Самопожертвование, – фыркнул Рейес, – по мне, так все это звучит совершенно нелепо.

Эшлин вскинула подбородок еще выше и попыталась опробовать на бессмертных ту же логику, которую к ней применила богиня.

– Вспомните самые известные сказки, – произнесла она, понимая, что вряд ли этот довод сработает, ведь в сказках полно магии, а конец неизменно счастливый. – Глупые королевы всегда погибают, а добрые принцессы обязательно обретают счастье.

Рейес снова фыркнул и заявил:

– Это же сказки.

– Но разве они не основываются на реальных фактах? – парировала Эшлин. – По идее, вы сами – всего лишь миф. Историю о ларце Пандоры родители рассказывают детям на ночь. Значит, сама жизнь – это не что иное, как сказка. Как и герои этих историй, все мы живем, любим и надеемся на счастливый финал.

Бессмертные продолжали смотреть на Эшлин, и она никак не могла понять, какое выражение застыло на их лицах. «Может, это восхищение?» – спросила себя она. Время тянулось мучительно медленно. Девушка знала, что уже приняла решение и, если для этого ей придется бросаться животом на меч, она так и поступит.

– Хорошо, – произнес Люсьен. – Мы сделаем это.

– Люсьен! – воскликнул Рейес.

Люсьен уставился на Рейеса, и Эшлин увидела, что его лицо, несмотря на отразившийся на нем страх, озаряет надежда.

– Это освободит и нас, Рейес, – произнес он. – Мы сможем уходить из крепости дольше, чем на один день, путешествовать, если захотим. Мы сможем уйти и не возвращаться, если нам будет нужно одиночество.

Рейес открыл рот, но затем, так ничего и не сказав, снова закрыл его.

– В фильмах, которые нас заставлял смотреть Парис, – продолжил Люсьен, – добро всегда побеждает зло с помощью самопожертвования.