Однако они продолжали стоять неподвижно и смотреть друг на друга.

– Я хочу, чтобы ты знал… – начала Эшлин, а затем, прикусив губу и уставившись на свой ботинок, продолжила (ведь пришло время для признаний): – Я люблю тебя.

На лице Мэддокса отразилось потрясение, он открыл, а затем снова закрыл рот.

– Слишком скоро, – произнесла девушка вместо него. – Наши жизни очень разные, и именно я виновата в большей части того безобразия, с которыми тебе пришлось столкнуться за последнюю неделю. Но я ничего не могу с этим поделать. Я люблю тебя.

Наконец Мэддокс протянул руку, коснулся пальцами ее щек и заставил ее посмотреть на себя. Шок на его лице сменился нежностью.

– Я тоже тебя люблю. Очень сильно. Я жестокий человек, и чувства у меня неистовые, но я не хочу, чтобы ты опасалась, что я могу проявить жестокость по отношению к тебе. Я не могу причинить тебе вред. Мне проще будет вырезать свое собственное сердце.

Эшлин почувствовала, как по всему ее телу растекается счастье. Раньше она и подумать не могла, что испытывать такую радость вообще возможно. Ее глаза наполнились слезами. Она прижалась к груди Мэддокса и почувствовала, что он нужен ей больше, чем когда-либо прежде. Он медленно нагнулся, источая аромат соблазна и не отводя от нее глаз. Их губы нежно соприкоснулись, и этот долгий поцелуй стал воплощением любви и красоты.

Язык Мэддокса проник в рот Эшлин. Он целовал ее снова и снова; казалось, будто поцелуй, полный наслаждения и счастья, продлится вечно. Восторг и восхищение, которые испытывал Мэддокс, находили отражение в душе Эшлин.

– Ты такая красивая, – прошептал он.

– Люблю тебя, – откликнулась девушка.

– Люблю тебя. Ты нужна мне.

Мэддокс стал постепенно снимать с Эшлин одежду, а она медленно обнажала его, упиваясь каждым новым участком открывавшейся ее взору кожи. Этот мужчина был таким большим и непоколебимым, так подходил ей… Каждое прикосновение к его телу вызывало в Эшлин чувство восхищения, она наслаждалась этим, запоминала, как выглядит каждый сантиметр его кожи. Мэддокс был воплощением неистовства, и в то же время он любил ее.

Услышав от него слова любви, девушка почувствовала, как ее охватывает умиротворение. Когда она впервые заболела, этот человек назвал крепость ее домом. «Так оно и есть на самом деле, – поняла она. – Это единственное место из всех, где я когда-либо жила, которое я могу так назвать. Как удивительно, что подарил мне его человек, являющийся воплощением насилия, что именно он заставил меня позабыть о комнатах со стенами, обитыми ватой, сводящем с ума шуме, одиночестве и предательствах. Как это… необычно».

– Я хочу ублажать тебя, – произнес Мэддокс, вставая на колени, – руками, языком.

– Нет, – заявила Эшлин, затем схватив его за плечи и подняв на ноги.

Мужчина удивленно нахмурился, но она продолжила:

– Теперь моя очередь.

На этот раз на колени встала девушка. Теперь она ублажала его, обхватив губами его возбужденное естество, такое твердое и горячее, позволив ему занять все пространство, вплоть до задней стенки ее горла. Прежде Эшлин не делала ничего подобного, но слышала, как женщины делятся тошнотворными подробностями, связанными с этим процессом.

Мэддокс запустил руки в волосы девушки, застонал и позвал ее:

– Эшлин…

Она никогда прежде не подумала бы, что подобное занятие может ей понравиться, но это было так. Ей нравилось доставлять удовольствие своему мужчине. Она двигала ртом вверх и вниз, наслаждаясь тем, как его член пульсирует, проводила языком по округлой головке, а затем снова перемещалась к его основанию. То, что она доставляет Мэддоксу удовольствие, дарило ей большее удовлетворение, чем когда-либо, делало ее влажной и изнемогающей, превращало в рабу страсти.

Мэддокс дернулся, попытался остановить Эшлин, но она, наоборот, ускорилась, решив взять все, что он способен ей предложить. Она хотела, чтобы он достиг наивысшего удовольствия, жаждала этого.

– Эшлин, – позвал Мэддокс, – Эшлин… – и, застонав, оросил ее рот своим семенем.

Эшлин проглотила каждую каплю. Когда Мэддокс перестал содрогаться, она поднялась на ноги, показавшиеся ей ватными. Его глаза были прикрыты, а нижняя губа распухла, будто он кусал ее, чтобы не закричать от удовольствия, находившегося на грани агонии. Его лицо скрывала та самая скелетообразная маска, благодаря которой Эшлин видела их обоих – и человека, и зверя. Оба они смотрели на нее, и в их взгляде читались любовь и нежность, бескрайнее стремление быть с ней. Эшлин знала, что Мэддокс охотно отдаст за нее жизнь, и думала, что должна сделать для него то же самое.

– Я не буду класть тебя на постель, – хрипло произнес мужчина.

– Что?

– Я прижму тебя к стене и, соизмеряя каждый удар, глубоко проникну в тебя. Больше не будет двух наших тел, мы станем одним целым.

Если бы Мэддокс не поймал ее, Эшлин растеклась бы по полу. Именно так на нее повлияли его слова. Она обвила его шею руками, превратив их в замок, соединивший ее с этим мужчиной, и подумала, что, пожалуй, ей было бы недостаточно даже вечности рядом с ним.

Мэддокс наклонил голову и стал медленно, но в то же время страстно целовать Эшлин. Они делали шаг за шагом, и, дойдя до стены, Мэддокс, как и обещал, прижал к ней девушку. Когда холодный камень коснулся кожи ее спины, Эшлин судорожно вздохнула.

Продолжая целовать ее, мужчина стал ласкать ее грудь, не забывая прикоснуться к соскам. Очень скоро Эшлин уже содрогалась, с трудом дышала и стонала, умоляла его продолжить.

– Скоро я дам тебе больше, – пообещал Мэддокс.

«Пусть это длится вечно», – подумала девушка, а вслух произнесла:

– Люблю тебя. Я так тебя люблю.

Приподняв Эшлин, Мэддокс прижал ее к стене и заставил обхватить ногами его талию. Она с силой сжала его, но он заставил ее ослабить хватку и раздвинуть колени, чтобы он мог проникнуть в ее лоно. Эшлин ощутила, как в самую сокровенную часть ее тела проникает прохладный воздух.

Он провел двумя пальцами по животу девушки, заставляя ее кожу плавиться, и стал перебирать тонкие волоски. Не открывая глаз, Эшлин попыталась широко развести бедра, чтобы его пальцы проникли внутрь ее. Она источала желание.

Она хотела его и прежде, когда они были вместе, но на этот раз потребность оказалась более глубокой – Эшлин нуждалась в мужчине, которому отдала свое сердце. И это было чем-то большим, чем просто секс, чем обычное стремление получить удовольствие. Это была судьба, слияние душ…

– Прикоснись ко мне, Мэддокс.

– Прикасаюсь, любовь моя. Прикасаюсь.

– Глубже.

– Так? – спросил он, и его пальцы чуть опустились, остановившись на краю влажной пещеры.

– Еще глубже.

– Так? – поинтересовался он, и его пальцы продвинулись чуть дальше.