от захвата немцами сотрудники “Кадикса” перебрались в Алжир и продолжили работу оттуда. Поляки попытались добраться через Испанию до Великобритании, однако не всем это удалось. Лангера, Цезкого и двух инженеров немцы арестовали и отправили в концлагеря, где двое последних погибли. В марте 1944 года содержавшегося в лагере для военнопленных в замке Айзенберг майора Цезкого допрашивала объединенная следственная группа военной разведки и СД с целью установить факт возможной компрометации шифров “Энигмы”. Бывший заместитель начальника Бюро шифров сумел ввести их в заблуждение, признав, что первоначально некоторые сообщения действительно поддавались прочтению, однако после введения новой процедуры шифрования такая возможность якобы была утрачена навсегда. Немцы удовлетворились и оставили его в покое. Остальные поляки благополучно перебрались через Пиренеи и сразу же были арестованы испанской полицией, но тюрьме пробыли недолго, вскоре вышли на свободу и через Португалию прибыли в Лондон. Там под руководством капитана К. Зелинского из них было образовано радиоразведывательное отделение польского батальона связи. Всего за период войны “Кадикс” вскрыл около 9000 германских радиограмм, из них на долю поляков пришлось 4679.[111]

Кроме упомянутых подразделений, радиоразведкой и криптоанализом ведали:

— секция “СЕ” контрразведки ТР;

— посты ТР-113 (перехват переговоров в Северной Германии и на территории “свободной зоны”), ТР-114 (по Южной Германии и Швейцарии), ТР-115 (по Италии) и ТР-117 (по Испании);

— секция перехвата и дешифровки (ИРД) 2-го бюро флота;

— Группа контроля за связью (ГСР) министерства связи;

— криптоаналитическое отделение СР ВВС (бывшая подсекция “К”);

— секция МА-П БМА.

У моряков перехватом и дешифровкой занимались 20 человек на четырех постах перехвата во Франции, в Касабланке, Бейруте и Шанхае. Кроме того, СР ВВС организовала подслушивание германских телефонных переговоров на линиях Париж — Мец и Париж — Страсбург. По наименованию ведавшей этим подсекции добытые таким путем материалы обозначались как полученные от источника “К”.

Объем перехваченной французами и дешифрованной германской переписки был весьма значителен. Впоследствии Бертран утверждал, что в период с октября 1940 по ноябрь 1942 года его службе удалось прочесть 142 радиограммы вермахта и 3097— полиции и СС[112]. Еще большие успехи были достигнуты в работе на итальянском направлении. Полученная информация использовалась главным образом в контрразведывательных целях, то есть ее основным потребителем являлась ТР. Например, в сентябре 1941 года таким образом была раскрыта сеть германских агентов в средиземноморских портах Франции, поддерживавших радиосвязь с центром в Штутгарте.

Все спецслужбы Франции пока работали в относительно спокойной обстановке и пользовались иллюзорной независимостью “свободной зоны”, хотя здравомыслящим людям было ясно, что долго длиться это не может. Первым делом рейх потребовал от правительства Виши отзыва военных атташе из большинства государств мира, где они были аккредитованы. Комментируя это, генерал Вейган 2 сентября 1940 года предупреждал: “Нет сомнения, что… германские и итальянские власти будут препятствовать существованию в нашей армии любого органа, который мог бы, в каком-либо качестве, служить задаче военных приготовлений. В частности, всеми путями они будут препятствовать продолжению нормального функционирования военной разведки (2-го бюро), которая информирует военное командование об иностранных вооруженных силах [113].

Однако это произошло далеко не сразу и не в столь резкой форме, как опасался министр, поскольку немцы надеялись на лояльное отношение правительства “свободной зоны” и даже не расположили на ее территории резидентуру абвера, а руководили направленными против нее операциями из АСТ-Висбаден. На севере страны ситуация была иной. Уже в первый день оккупации Парижа в город на нескольких грузовиках прибыла первая совместная зондеркоманда гестапо и СД под руководством специалиста по разведке Гельмута Кнохена, одного из организаторов похищения резидентов СИС в Венло в 1940 году. Чтобы не раздражать командование вермахта столь скорым появлением полицейских частей, на них надели мундиры ГФП. Несколько позднее во французской столице появились еще две зондеркоманды, персонал которых составил костяк будущего парижского центрального управления гестапо и СД.

Офицеры французской разведки и контрразведки оказались в сложном, двойственном положении. С одной стороны, их основной заповедью являлась лояльность к своему правительству, которое в данной ситуации представлял кабинет Петэна. С другой стороны, немцы оставались слишком очевидным врагом, работать против которого хотя и запрещалось, однако было необходимо, исходя из простой логики событий. Это следовало делать хотя бы для того, чтобы как-то контролировать массовое внедрение агентов абвера, СД и гестапо в государственные, военные и политические круги Виши. Такой дуализм создавал немало этических проблем, и каждый решал их по-своему, хотя практически все руководители французских спецслужб склонялись к осторожному сотрудничеству с Лондоном. Одновременно они всеми силами пытались противостоять внедрению в регион разведывательных служб противника, регулярно переходя к активным действиям. В августе 1940 года из перехваченного телефонного разговора французы засекли в Провансе нелегальную точку абвера под руководством Кунце-Краузе, и офицеры будущего ТР-115 сумели внедрить в нее двух агентов. Первый из них сыграл роль инициативника и для укрепления доверия к себе выдал немцам место тайного хранения нескольких устаревших ручных пулеметов “Шоша” и патронов к ним. Второй, бывший офицер ВМС Франции, написал представителям германского командования письмо, в котором представил себя яростным врагом Британии, желающим любым способом отомстить ей за нападение на французские корабли в Мерс-эль-Кебире. Ему поручили наблюдать за обстановкой вокруг военно-морской базы в Тулоне, где двойник заметил, что заместитель Кунце-Краузе располгает возможностью перепроверки его информации. За немцем установили негласное наблюдение и выяснили, что он практически без принятия конспиративных предосторожностей встречается в Марселе с другим своим источником. Таковым оказался проживавший во Франции с 1935 года еврейский беженец Зильберштейн. Возник вопрос о порядке дальнейших действий. Оставлять предательство без последствий было невозможно, однако прямой удар по немецкому агенту был чреват непредсказуемыми последствиями. После ареста и казни в Алжире местного жителя за шпионаж в пользу немцев случай с Зильберштейном стал бы вторым, но первым на территории метрополии. Майор Пэйоль рискнул и распорядился арестовать его прямо перед очередной встречей с руководителем из абвера, что и было сделано. При Зиль-берштейне находились данные по грузу направлявшегося в Алжир торгового судна “Виль д’Оран” и по одному из подразделений гарнизона Марселя. Арестованный отказался давать какие-либо показания, плюнул в лицо пытавшему допросить его Пэйолю и назвал майора пустым местом, побежденным офицером проигравшей нации. Захваченный агент был уверен в надежной защите абвера и не ошибся. В результате демарша немцев и нерешительной позиции властей дело Зильберштейна было замято, а сам он отпущен на свободу. Однако так благополучно германские агенты отделывались далеко не всегда. В 1940 году (с учетом пяти месяцев до поражения) органы безопасности Франции арестовали 1250 агентов противника, в 1941 году — 601,