смысле тоже умерла. Его место занял уже не греческий правитель – императором Константинополя провозгласили крестоносца графа Балдуина Фландрского. Между тем венецианцы, успешно покрывшие все затраты на Крестовый поход, отказались идти дальше в Александрию или куда-либо еще. Они снялись с якоря и отправились домой подсчитывать прибыль. Греческий летописец Никита Хониат назвал всю эту ситуацию «безобразной»[575]. Он был прав. Четвертый крестовый поход стал одной из самых постыдных и возмутительных выходок в истории Средневековья. Иннокентий III в гневе осыпал его участников горькими упреками. Но, при всех ужасах и злодеяниях этого похода, венецианцы показали, для каких еще целей можно использовать крестоносные знамена. Несмотря на полные праведного негодования речи, посвященные разграблению и падению Константинополя, Иннокентий III в полной мере усвоил этот урок.

За 18 лет своего папского правления Иннокентий III призвал еще к пяти Крестовым походам, подготовил шестой и инициировал седьмой. Ни один из них не был направлен на Иерусалим, но воинственный взгляд папы не оставлял без внимания ни одну сторону света. Иннокентий призвал христианских королей Испании и Португалии объединиться и выступить против Альмохадов. Они так и сделали и в 1212 г., получив подкрепление от тамплиеров и госпитальеров, а также крестоносцев из-за Пиренеев, разгромили альмохадского халифа ан-Насира в битве при Лас-Навас-де-Толоса. Это был переломный момент Реконкисты, после которого христианские державы начали быстро продвигаться на юг, неуклонно оттесняя Альмохадов к Средиземному морю. Между тем в далекой Северной и Восточной Европе Иннокентий III с таким же воодушевлением поощрял датских, германских и скандинавских сеньоров нападать на проживавших в этих местах язычников. Все христианские воины, участвовавшие в кампании по колонизации новых земель в окрестностях Балтийского моря (Ливонский крестовый поход), в том числе члены недавно образованного Тевтонского ордена, могли рассчитывать на полное отпущение грехов. Эти военные походы имели крайне тяжелые последствия для испанских мусульман и для язычников-ливов. Однако на этом революционные идеи Иннокентия не заканчивались – он решил пойти дальше и организовать Крестовые походы в самом сердце Западной Европы. Поспорив с королем Англии Иоанном Безземельным о назначении архиепископом Кентерберийским Стивена Лэнгтона, Иннокентий подготовил (но не опубликовал) документы, санкционирующие крестовый поход против Иоанна, которого он отлучил от церкви за непослушание и общую дерзость. Примерно в это же время, в 1209 г., он призвал к Крестовому походу против еретической христианской секты катаров на юге Франции. Эта кампания, известная как Альбигойский крестовый поход, поскольку часть действий происходила в окрестностях южнофранцузского города Альби, продолжалась 20 лет.

Внутренние враги

Катары, против которых был направлен Альбигойский крестовый поход, известны в Европе по крайней мере с 1170-х гг., когда на Третьем Латеранском соборе высшие церковные прелаты объявили их верования «отвратительной ересью». В самом деле, эти люди придерживались крайне неортодоксальных взглядов и вывели традицию христианского аскетизма на такой уровень, до которого было далеко даже цистерцианцам Бернарда Клервоского. Их основные принципы не вызывали возражений: катары считали человеческую плоть от природы греховной и отвратительной (эту точку зрения, как мы видели, когда-то искренне разделял и сам Иннокентий III) и считали единственным способом избавления от пороков смертного существования жизнь в простоте, строгости и самоотречении, сексуальное воздержание и вегетарианство. В этом они мало чем отличались, например, от нищенствующих орденов, появившихся в Европе примерно в то же время. Однако катары перешли от обычного христианского аскетизма к ереси, когда отвергли иерархию западной церкви в пользу собственного священства и отказались от причащения, крещения и других церковных таинств. Это сделало их изгоями – особенно в глазах пап наподобие Иннокентия III, абсолютно зацикленного на повсеместном распространении командно-административной власти церкви.

Катарство вызывало опасения еще и потому, что у него было много верных последователей среди жителей городов на юге Франции и в Северной Италии. Дружественный катарам город Витербо ощутил на себе всю тяжесть гнева Иннокентия III в 1205 г., когда горожане избрали нескольких катаров в городской совет. «Вы гниете в своих грехах, как скотина в своем навозе», – писал им разъяренный папа[576]. Вскоре Иннокентий III понял, что для искоренения катарской ереси ядовитых писем недостаточно. Катарство было крайне необычным и эксцентричным учением, но у него было очень много преданных сторонников. Более того, некоторые сеньоры французского юга, в первую очередь граф Раймунд Тулузский, охотно закрывали глаза на ересь, которая, при всей своей странности, не приносила никакого ощутимого вреда нравственным и религиозным устоям общества. По этой причине папа решил действовать. Как он писал в 1205 г. королю Франции Филиппу II Августу, «раны, не поддающиеся исцелению припарками, следует вскрывать скальпелем»[577].

В 1208 г. папа получил повод для войны, когда один из его ведущих дипломатов Пьер де Кастельно был убит после бесплодных переговоров с Раймундом Тулузским по вопросу о катарах. Уже через несколько недель Пьера объявили мучеником. Иннокентий III разослал знатным сеньорам и правителям Запада письма, в которых называл катаров «более опасными, чем сарацины», и призывал всеобщими усилиями стереть их с лица земли[578]. Он призвал крестоносные силы собраться летом 1209 г. в Лионе и раз и навсегда расправиться с врагами Господа.

Объявление Крестового похода на христианской земле было беспрецедентным шагом, но это начинание быстро нашло поддержку у короля и северофранцузской знати. Южная Франция с ее жарким климатом, роскошной природой и окситанским диалектом, так непохожим на язык севера Франции, была для них почти чужой землей. Долгое время этот регион находился вне досягаемости королевской власти. Это совершенно не нравилось Филиппу Августу, который задался целью утвердить власть французской короны над возможно большей частью королевства[579]. Сам Филипп не слишком увлекался крестоносными идеями – опыта, полученного в молодости в Третьем крестовом походе, оказалось вполне достаточно, но он молчаливо поддерживал гонения катаров в своем королевстве, рассчитывая, что это поможет подорвать самостоятельность таких людей, как граф Тулузский. Командовать армией против альбигойцев поручили опытному крестоносцу Симону де Монфору, ветерану Четвертого крестового похода и неутомимому, упрямому фанатику, главной страстью которого было везде и всюду при любой возможности уничтожать врагов веры[580]. В Альбигойском крестовом походе он нашел подходящий выход для своих кровожадных инстинктов.

Два полных года, начиная с июня 1209 г., Симон де Монфор и его соратники-крестоносцы шли кровавым маршем по Южной Франции, осаждая города, заподозренные в укрывательстве катаров, жгли, резали и пытали людей до смерти. Де Монфор охотился на еретиков в Безье и Каркассоне, Минерве и Кастельнодари, и, когда он их находил, пощады ждать не следовало. По словам автора хроники «Песнь о крестовом походе против альбигойцев», «так много было убито, что… об этом будут говорить до скончания времен». Крестоносцы шли по землям катаров, предавая огню деревни и