носом над подобными прозаическими рассуждениями многие дни напролет… однако после того, как Автарх, придя за нами, пробудил нас к жизни, не нашли в ней никакой взаимосвязи с изученным.

– Вот она, взаимосвязь, госпожа. Сила, заставившая твои колокола зазвонить, вновь разогрела остывшее сердце Урд. Их звон – погребальная песнь по гибнущим континентам.

– С этими новостями ты, великан, к нам и явился? Если континенты погибнут, кто же останется в живых?

– Вероятно, те, кого явление Нового Солнца застигнет на морских кораблях. На воздушных судах, на кораблях, летящих меж звезд, все также наверняка останутся живы. Как и те, кто уже живет под водой, где и я прожил целых полвека. Однако все это пустяки. Куда важнее…

Серьезную, размеренную речь Бальдандерса прервал грохот дверей, распахнувшихся где-то в глубине Амарантового Гипогея, и дробный топот бегущего. Вбежавший в зал младший офицер вытянулся в струнку перед хилиархом, отсалютовал, а Бальдандерс и женщина с посохом, обернувшись, изумленно уставились на него.

– Сьер…

Стоя навытяжку перед командиром, гвардеец в испуге покосился на Валерию.

– В чем дело?

– Еще один великан, сьер!

– Еще один великан?!

Должно быть, Валерия подалась вперед: самоцветы в ее перстнях засверкали, над подлокотником всколыхнулась прядка седых волос.

– Великанша, Автарх! Женщина, совсем голая!

Лица Валерии я по-прежнему не видел, однако сразу же понял, что следующий ее вопрос обращен к Бальдандерсу:

– Что ты сообщишь нам о ней? Не жена ли она тебе?

Бальдандерс отрицательно покачал головой, а я, вспомнив алую спальню в его замке, невольно задумался, как он мог обустроить жилище в талласических пещерах на дне морском, хотя даже сами эти пещеры представлял себе весьма смутно.

– Лохаг ведет великаншу сюда для допроса, – доложил юный офицер.

– Угодно ли тебе, Автарх, ее видеть? – уточнил его хилиарх. – Если нет, допросить ее могу я.

– Мы утомлены и изволим отправиться на покой. Поутру доложишь, что сумел от нее узнать.

– Она г-г-говорит, – заикаясь, пролепетал офицер, – некие какогены высадили с одного из их кораблей мужчину и женщину.

На миг мне показалось, будто речь идет о нас с Бургундофарой, однако Абайя и его ундины вряд ли могли ошибиться на целую эпоху, причем далеко не одну.

– А еще что стряслось? – властно спросила Валерия.

– Больше ничего, Автарх. Ничего!

– Лжешь. По глазам вижу: лжешь. И если язык твой сейчас же не скажет правды, его похоронят вместе с хозяином.

– Это всего лишь беспочвенный слух, Автарх. Из наших людей о подобном никто не докладывал.

– Выкладывай начистоту!

Юный офицер обреченно поник головой.

– Говорят, будто люди видели Севериана Хромца, Автарх. В дворцовых садах, Автарх.

Что ж, сейчас или никогда.

Рассудив так, я поднял занавес, поднырнул под него и вышел на свет. Крохотные колокольчики вновь залились смехом, а большой колокол под потолком пробил трижды.

XLIII. Вечерний прилив

– Думаю, вы сейчас удивлены не более, чем я при виде вас, – сказал я.

По крайней мере, для троих из присутствующих это оказалось вполне справедливо. Бальдандерс (которого я после достопамятного прыжка в озеро со стены замка вовсе не ожидал когда-либо встретить вновь, однако увидел, причем нисколько с тех пор не изменившегося, на Йесоде, в бою с матросами перед Троном Правосудия) вырос настолько, что отныне я при всем желании не смог бы счесть его человеком: лицо великана огрубело, обвисло, сделалось безобразнее прежнего, а кожа не уступала белизной телу водяной женщины, некогда спасшей меня, едва не утонувшего в Гьёлле.

Девчонка, сестра малыша, клянчившего у меня монетку возле двери в убогий хакаль под обрывом, превратилась в старуху лет шестидесяти с лишком: серый налет старости затмевал, скрадывал и невероятную худобу, и даже бронзовый загар долгих странствий. Прежде она опиралась на посох в манере, наглядно свидетельствовавшей, что служит он ей не только символом ремесла, теперь же, с блеском в глазах, выпрямилась, словно юная ива.

О Валерии я не стану писать ничего – одно скажу: ее я немедля узнал бы где и когда угодно. Глаза ее, ничуть не состарившись, так и остались ясными глазами закутанной в меха девушки, подошедшей ко мне посреди Атриума Времени, над коими не имеет власти даже само Время.

Хилиарх, отсалютовав мне, пал на колени, как некогда – кастелян Цитадели, а после продолжительной, затянувшейся до неловкости паузы его люди и юный офицер преклонили колени тоже. Я жестом велел им встать и, дабы Валерия успела прийти в себя (поначалу я всерьез опасался, как бы она не упала в обморок, а то и чего-либо худшего), спросил хилиарха, какой чин он носил, когда Трон Феникса принадлежал мне.

– Никакого, Автарх. Я был еще мальчишкой.

– Однако меня, вижу, помнишь.

– Долг службы велит мне знать Обитель Абсолюта от и до, Автарх, а в некоторых ее залах имеются твои портреты и бюсты.

– На самом деле…

Едва расслышав эти слова, я обернулся: неужели голос Валерии вправду таков?

– На самом деле они вовсе не похожи на тебя прежнего. Похожи они…

Я терпеливо молчал, гадая, что она скажет дальше.

Валерия по-старушечьи вяло махнула рукой.

– На них ты выглядишь так, как, по-моему, выглядел, вернувшись ко мне, в нашу фамильную башню посреди старой Цитадели. В точности так же, как сейчас.

С этим она рассмеялась, однако смех ее тут же перешел в плач.

После ее негромкого голоса голос великана Бальдандерса казался грохотом тележных колес.

– Да, выглядишь ты, как всегда выглядел, – сказал он. – Память на лица у меня не ахти, но твое, Севериан, я запомнил.

– Хочешь сказать, между нами остался незавершенный спор? Я предпочту оставить его незавершенным, и вот тебе моя рука.

Бальдандерс поднялся, чтоб пожать мне руку, и я обнаружил, что вырос он вдвое выше меня.

– Значит ли это, Автарх, что теперь он – почетный гость Обители Абсолюта? – вмешался хилиарх дворцовой стражи.

– Да. Разумеется, он – порождение зла, но и мы с тобой таковы же.

– Зла я тебе, Севериан, не сделаю, – пророкотал Бальдандерс. – И прежде не делал. А камень твой выбросил, так как ты в него верил. И, наверное, сделал тебе больно… по крайней мере, сам я тогда так полагал.

– Прекрасно, но теперь-то все это позади. Давай уж оставим прошлое в прошлом, если сумеем.

– Еще он чинил тебе зло, говоря здесь, будто ты несешь Урд погибель, – вмешалась пророчица. – Я же открыла им правду, сказав, что ты несешь Урд новую жизнь, возрождение, однако мне не поверили.

– Правду сказали вы оба, и ты и он, – возразил я. – Когда рождается новое, старое нужно отринуть. Кто растит