при виде его выражения у меня защемило сердце и, хотя оно было мне незнакомо, мною вновь овладело то же самое чувство – ощущение возврата к былому. Казалось, в некоей утраченной, позабытой жизни я уже стоял здесь, на этом самом балконе, и видел ее внизу.

Вскоре и плачущая женщина, и призрачные преторианцы почти скрылись из виду. Я перешел к другой арке, глядя им вслед, а она все не сводила с меня глаз, и, в конце концов, повернула голову назад так, что в последний раз я увидел ее лицо над плечом, укрытым светлым шелком платья.

В этот последний миг она осталась столь же прекрасной, но и столь же незнакомой мне, как и в первый. Ее красота вполне объясняла, отчего всякий (вовсе не только я) мог бы не отрываясь глазеть на нее, но что могло привлечь ее во мне? Если я вообще хоть что-нибудь понял в выражении ее лица, взгляд ее был полон надежды пополам с испугом, и, может статься, ею тоже овладело ощущение, будто перед ней вновь, по второму кругу разыгрывается некая драма.

Раз этак сто перебрал я в памяти все свои (и одной Теклы, и Теклы вдвоем с Северианом, и прежнего Автарха) прогулки по Тайной Обители, однако этого момента так и не нашел… и все же он существовал – где-то, когда-то да существовал, и я, двинувшись дальше, принялся искать его во всех загадочных жизнях, что скрывались за этой, последней, обшаривать воспоминания, о коих почти не упоминал в сем повествовании, тускнеющие, меркнущие, уходя все глубже и глубже в прошлое – быть может, во времена Имара и даже далее, в Эпоху Мифов.

Однако все эти расплывчатые, туманные жизни затмевал неизмеримо более красочный, яркий, словно гора, различимая вплоть до выражения на лице, в то время как лес у ее подножия тонет в зеленоватой дымке, полет белой звезды – иными словами, мой собственный. Пребывая и здесь и там, я видел перед собою все еще казавшееся очень далеким (хотя в действительности до него оставалось вовсе не так далеко) кроваво-алое солнце, коему спустя столько столетий предстояло и погубить меня, и в то же время стать апофеозом всего моего существования. Отважная Скульд и насупившаяся Верданди по бокам от него казались пустячными лунами, черное, будто ночь, пятнышко Урд ползло через его лик, теряясь из виду среди бурых старческих пятен, а я на исходе гибнущей ночи блуждал под землей в растерянности и недоумении.

XLII. Динь-дон-дилинь-бом!

Войдя в Тайную Обитель, я сам не знал, куда, собственно, направляюсь – вернее сказать, не задумывался о сем, но подсознательно направлял стопы в сторону Амарантового Гипогея, хотя сам понял это лишь долгое время спустя. Теперь мне следовало узнать, кто восседает на Троне Феникса, и, если удастся, вернуть власть себе: надо думать, в день явления Нового Солнца Содружеству потребуется правитель, понимающий, что происходит.

Известная дверь Тайной Обители вела прямо за бархатный занавес, висевший позади трона. Дверь эту я запечатал собственным словом в первый же год правления, а в узком пространстве меж занавесом и стеной велел развесить всевозможные колокола и колокольчики, дабы никто не смог пройти там, не наделав шума – другими словами, незаметно для сидящего на троне.

По моему приказанию дверь отворилась гладко, беззвучно. Войдя в зал, я затворил ее за собой. Крохотные колокольчики на шелковых нитях откликнулись негромким звоном, а большие колокола, к языкам коих они были подвешены, подхватили их звон гулким бронзовым шепотом, стряхнув вниз водопады пыли.

Я замер и напряг слух. Наконец перезвон колоколов стих, но прежде я явственно расслышал в нем смех крошечной Цадкиэль.

– Что там звенит?

Тонкий, надтреснутый, этот голос, очевидно, принадлежал женщине преклонных лет. Ответил ей мужской бас, столь низкий, что я не смог разобрать слов.

– Колокола! – воскликнула старуха. – Мы слышим колокола. Неужто ты, хилиарх, настолько оглох, что не слышишь их звона?

Вот тут батардо действительно пришелся бы весьма кстати: с его помощью я мог бы, разрезав занавес, заглянуть в тронный зал. Однако, как только невнятный бас зазвучал вновь, мне пришло в голову, что те, кто прятался здесь до меня, наверняка додумались до того же самого и вдобавок имели при себе острые ножи. Осененный этой мыслью, я принялся осторожно ощупывать занавес.

– Ну, так мы тебе говорим: колокола зазвонили! Пошли кого-нибудь разузнать отчего.

Вероятно, прорезей в занавесе имелось множество, так как одна из них, проделанная наблюдателем если и ниже меня ростом, то разве что самую малость, отыскалась вмиг. Приникнув к ней глазом, я обнаружил, что стою в трех маховых шагах справа от трона. Отсюда была видна лишь рука, лежавшая на подлокотнике, иссохшая, будто рука мумии, перевитая синеватыми венами, отягощенная множеством драгоценных перстней.

Перед троном, склонив голову, стоял на коленях некто столь необъятной величины, что мне на миг показалось, будто это Цадкиэль, командовавшая кораблем. Дико взлохмаченные волосы гиганта слиплись от запекшейся крови.

Позади него стояли кучкой призрачные дворцовые стражи, а рядом офицер с непокрытой головой – судя по знакам различия и практически невидимым латам, хилиарх преторианцев, хотя, разумеется, не тот, кто занимал сей пост во время моего правления, и не тот, кого я во времена ныне невообразимо далекие снял со столба.

Ну, а у самого трона, почти заслоненная от меня его спинкой, стояла оборванная женщина, опиравшаяся на резной посох. Едва я заметил ее, она, вскинув голову, заговорила:

– Они звонят, приветствуя Новое Солнце, Автарх. Вся Урд готовится встретить его явление.

– В детские годы, – проворчала старуха на троне, – у нас не имелось почти никаких развлечений помимо чтения исторических хроник. Посему нам прекрасно известно: пророков и пророчиц вроде тебя, несчастная сестра наша, Урд видела целую тысячу – вернее, сотню тысяч. Сотню тысяч повредившихся умом побродяжек, воображавших себя великими риторами и желавших вдобавок сделаться великими властелинами.

– О Автарх, – отвечала женщина в лохмотьях, – неужели ты меня не слышишь? Ты помянула тысячи и сотни тысяч… так вот, возражения, подобные твоим, я слышала самое меньшее тысячу раз, однако ты еще не выслушала, что я хочу сказать.

– Говори, – велела старуха на троне. – Говори, сколько хочешь, пока речи твои кажутся нам потешными.

– Пришла я сюда вовсе не с тем, чтоб потешать тебя, но чтоб сказать: в прошлом явления Нового Солнца на Урд случались нередко, только видели его немногие – порой и вовсе кто-то один. Должно быть, ты помнишь Коготь Миротворца, ибо исчез он уже в