самое ближайшее время тюрьмы он избежал, стал подходить к телефону, отвечать на вопросы и привычно клеймить путинский режим – в ту или в иную сторону, всё как-то образуется, а деньги зарабатывать всё равно придётся, и придётся в политике – ведь кроме этого, больше он ничего не умел. Недели через три он окончательно поверил, что жизнь не кончена с возбуждением уголовного дела.

Приближалась зима, и угрюмое небо сыпало белой крупой на заледеневшие дороги.

Наступали ранние сумерки, когда раздался телефонный звонок.

Звонил, как ни в чём не бывало, Марк Калныньш, и приглашал на встречу. Он находился в Москве, и, видимо, бояться ему было нечего.

Они встретились в маленьком уютном кафе в центре Москвы, в кривых петляющих переулках. Калныньш был холодно-любезен и предложил обсудить планы на ближайшее будущее.

– Что Вы думаете о фильме… – начал было Усольцев.

– То, что уже случилось, не является темой нашего сегодняшнего разговора, – ледяным тоном оборвал Марк. – Мы должны поговорить о перспективе.

Он даже не поинтересовался тем, какие Алексей дал показания следствию по поводу их встречи, ставшей поводом для его преследования, как будто его это совершенно не касалось.

На мгновение Усольцеву захотелось швырнуть ему тарелку в лицо. «Меня подставил, гад, а сам делает вид, что ничего не произошло». Но увы – и положение, сейчас особенно шаткое, и личность Усольцева не позволяли круто рвать с покровителями, и Калныньш слишком хорошо это понимал…

– В ближайшие дни с Вами свяжутся представители либерального лагеря, и вам предстоят действия… Кстати, Вы слышали о так называемом «законе Димы Яковлева»?

– Конечно, – кивнул Усольцев. – Мы должны будем выступить против продажи детей, с патриотических позиций? – Это, конечно, прямо противоречило всей предыдущей риторике, но Алексею было не привыкать.

Калныньш неожиданно рассмеялся.

– Нет, конечно, – ответил он, – Вы должны будете выступить против принятия этого закона, против запрета международного усыновления. В январе, сразу после длинных новогодних праздников, будет большое шествие. Заявителями на этот раз будут либералы. Ваша задача – поддержать и вывести на улицу Ваш, левый электорат.

Усольцева удивить было сложно, но он не сразу нашёл слова, чтобы ответить.

– Марк… Вы понимаете, о чём идёт речь? Вы представляете себе, что против этого закона выступят только откровенные отморозки, мы не соберём даже обычную массовку. Мы не сможем объяснить среднему русскому человеку, что продажа русских детей в Америку – это хорошо… Нас не поймут, просто не поймут, Марк, это совершенно провальная идея, я не знаю, кто её автор, но он совершенно не представляет себе Россию…

– Алексей, – так же холодно ответил Калныньш, – я мог бы соглашаться с Вами, мог бы спорить, но это также не предмет обсуждения – это уже решённый вопрос, и задача поставлена. Действуйте.

На этом встреча была окончена, и Усольцев принялся за организаторскую работу. Уведомление на шествие с хлёстким названием «Марш против подлецов» было подано перед Новым годом, и Алексей втайне надеялся, что разрешения на это позорное мероприятие власти не дадут, и от неприятной обязанности удастся ускользнуть по-тихому. Однако в первый рабочий день его вежливо пригласили в мэрию для согласования деталей маршрута. Все праздники в социальных сетях и на телефоне работали активисты «Левой колонны», собирая массовку на мероприятие в первые выходные после праздников и ожидаемо выслушивая множество нелицеприятных слов.

Кому-то из активистов попал в числе прочих для обзвона и номер Нади Лосевой.

– Хорошо, – ответил на том конце линии певучий голос Нади, – приду, если буду не занята.

Она уже год не появлялась на акциях и скучала по ним, а особенно – по Алексею Усольцеву. Поэтому решила, что пойдёт, но дома о своём намерении не сказала никому, чтобы не дошло до деда Фёдора. Дед бы, конечно, особенно не одобрил. В доме повешенного о верёвке не говорят и уж тем более не ходят на подобные демонстрации…

Но скрыть правду Наде не удалось – её смазливое личико попало в удачный кадр какого-то фотокорреспондента, и её изображение было растиражировано газетами и телеканалами.

Фёдор Петрович перестал разговаривать с внучкой, расценив её поступок как личное предательство.

В глубине души Надя обиделась – в конце концов, то, что произошло в его жизни, случилось так давно, чуть ли не двадцать лет назад – для Нади это был огромный срок, почти целая жизнь.

Частично их примирил суд над Женькой – как раз в эти дни в Мосгорсуде был вынесен вердикт присяжных. На оглашении вердикта из своих были и мать, и дед, и Надя, и Артём, которого, впрочем, она игнорировала. Все остальные присутствовавшие в зале были чужие – в основном, корреспонденты различных изданий, как официальных, так и «оппозиционных» – по отношению к подсудимому они проявляли трогательное единство…

Евгения Лосева к радости демократических журналистов признали виновным в убийстве по мотиву национальной ненависти и снисхождения не заслуживающим.

Светка не пришла – она вообще не явилась на суд, даже по повестке, когда обвинение представляло доказательства, и зачитали её показания на следствии – написанные под диктовку…

В прениях прокурор в ярко-синем кителе запросил для него десять лет лишения свободы – максимальный срок, который могли дать несовершеннолетнему.

И потянулись дни ожидания приговора.

В один из этих дней в семью Лосевых пришла новая беда.

Пришла в лице комиссии из представителей органов опеки и участкового милиционера, которые констатировали, что в двухкомнатной квартире по-прежнему проживает шесть человек, что семья является неполной, неблагополучной (имеются судимые члены семьи) и материально необеспеченной, что, несмотря на рекомендации предыдущей комиссии, мать ребёнка Лосева Н.С. не трудоустроена, ремонт в квартире не сделан, и социальные условия проживания несовершеннолетнего Лосева Кирилла Сергеевича являются неудовлетворительными, что подтверждается справкой из детской больницы о нахождении ребёнка на лечении в связи с травмой, полученной в результате несчастного случая, причиной которого стала небрежность матери Лосевой Н.С., и решением комиссии ребёнок подлежит изъятию и помещению в специализированное детское учреждение.

Строчки плыли перед Надиными глазами, она перечитывала документы,