Артём столкнулся с Надей случайно.

Она стояла с белым мёртвым лицом, прислонившись к подъездной двери.

Конечно, он уже знал, что произошло, и пытался найти слова, чтобы её ободрить, но дыхание перехватило, и все слова улетучились из его сознания.

Она хлопнула дверью и побежала по лестнице наверх.

И он мог бы её догнать, но ноги сделались ватными и не слушались его.

– Надя! – крикнул Артём. – Наденька! Всё можно исправить! Я тебя люблю, выходи за меня замуж, мы со всем справимся!.. Мы всё сделаем!..

На лестничной площадке послышались сдавленные рыдания, а потом поворот ключа в замке.

Дома никого не было.

Надя распахнула двери шкафа и широким жестом вывалила на пол Кирюшину одежду.

Сил у неё не оставалось, и она сама повалилась на ковёр.

Дома не было даже бабки Матрёны – она уехала в Киев.

В этот день в Киеве хоронили её подругу Алёну Шевчук.

Алёна Тарасовна была старше её, и умерла почти в девяносто лет.

У гроба стоял любимый внук Алёны, Михайлик Грицай, приехавший из Львова, и его друзья-львовяне, ребята, даже не понимавшие по-русски.

Они так и стояли вчетвером, со странными чёрно-красными повязками на рукавах с ничего не говорящей постороннему взгляду надписью «Правый сектор», резавшими тем не менее глаз Матрёне Петровне. И негнущаяся старуха молчала, не потому, что не знала украинского – она могла бы при желании объясниться – но потому, что нечего ей было им говорить.

…А Надя в это время лежала на полу, одна в пустой до ужаса квартире, посреди разбросанных детских вещей и своей разбитой вдребезги жизни, и страшное решение медленно, но верно со всей ясностью созревало в её голове.

В эти последние часы Надя до жути отчётливо поняла, что чувствовал её дед Фёдор Петрович, когда не разговаривал с ней после её участия в «Марше против подлецов».

Она закрывала глаза, и видела Кирюшу, и слышала его голос, который в реальности ей не услышать больше никогда. И мысль об этом сводила её с ума.

Жить было не для кого и незачем.

Фёдор же даже никогда не видел своего сына… И тоже не увидит.

И тоже никогда.

Она, конечно, виновата перед ним, но это не будет иметь значения после того, как всё будет кончено.

Она сделала последнюю попытку. Дотянулась до мобильного телефона и набрала номер Алексея Усольцева.

Усольцев увидел её номер и трубку не взял.

Она вырвала клетчатый листок из тетрадки и вывела своим ученическим, почти детским почерком:

«В моей смерти прошу винить отца моего ребёнка, Усольцева Алексея Вячеславовича».

И положила листок на видном месте.

Поднялась с пола, вышла в прихожую.

Прямо перед нею был вбит в стену крюк для одежды, вбит много лет назад умелыми руками Артёма.

«Намертво прибью, хоть вешайся», – сказал тогда Артём.

«Угадал», – подумала Надя.

Сняла бельевую верёвку и закрепила узел на крюк.

И вставила ключ в замочную скважину – теперь замок нельзя было открыть ключом снаружи.

Когда Анна придёт с работы, она не сможет попасть в квартиру, позвонит соседям, и когда почуявший беду Артём выбьет входную дверь ногами – будет уже поздно.

Слишком поздно.

Глава шестнадцатая

Чёрная иномарка с тёмно-красной полосой с надписью «Следственный комитет» промчалась по мосту через Москву-реку в сторону области, обгоняя поезд метро, и повернула налево, на улицу Новинки, туда, куда уже до неё проехали несколько полицейских автомобилей.

Человек, стоявший на мосту и смотревший вниз, заметил машину боковым зрением, но не стал поворачиваться к ней. Люди, сидевшие в машине, вообще не обратили на него внимания. Да и темно уже было, чтобы разглядывать прохожих.

Внизу неторопливо плескалась незамерзающая мутная чёрная вода, несущая стоки огромного города в сторону Капотни и далее в Оку. Плясали, отражаясь в движущейся воде, огоньки домов и проезжающих машин.

За спиной дымили в тёмное небо трубы ТЭЦ умирающего ЗИЛа – как ни крути, а без отопления в Москве в марте месяце не обойтись.

Он закрыл глаза, открыл их и ещё раз проверил пустые карманы своей куртки.

Быстро-то как среагировали, подумал он. Неужели нашли? Так скоро? Найти не должны были, он всё продумал, он всё-таки не Женька Лосев, у него опыт есть. И жизненный, и криминальный.

Артём ещё раз придирчиво осмотрел свою куртку. Крови не было и вообще не было ничего подозрительного, но могли остаться микрочастицы. Жалеть не надо.

Куртка плавно соскользнула с перил и, распластавшись на ветру, спланировала в хмурую воду. Её владелец слегка поёжился, оставшись в свитере и джинсах. Джинсы тоже нужно будет выбросить. И ботинки.

Если, вопреки всем чаяниям, труп нашли – это будет в новостях в ближайшие пару дней. Не может не быть, слишком заметная фигура, размышлял Артём, согреваясь энергичными шагами в сторону метро. Пару-тройку дней не ночевать дома – и в принципе будет ясно, а там позвонить Юльке и поинтересоваться, как дела…

…Худшие опасения Артёма не оправдались.

Усольцев исчез внезапно и бесследно, и это поставило правоохранительные органы в тупик.

И хотя, как бывает в таких случаях, в районном отделе полиции было возбуждено уголовное дело, одновременно разрабатывалась как основная версия бегства находившегося на подписке о невыезде обвиняемого от следственных органов.

Павлу Дмитриевичу эта версия казалась приоритетной. Несмотря на то, что Усольцев всегда был контролируемым политиком, и пару дней тому назад куратор разговаривал с ним –