к вам. Расскажите-ка для начала о вашем институте.

Была черная апрельская ночь, чуть подморозило, тонкий ледок резко похрустывал под ногами. Говорила Софья довольно долго, Русаков же за всю неблизкую дорогу до гостиницы — она и не заметила, как он привел ее туда, — лишь задавал вопросы, на многие из которых ей приходилось отвечать «не знаю». И наконец она умолкла, с раздражением подумала, глядя сбоку на его лицо, резко очерченное светом фонаря: «А молодой человек с амбицией. Сколько же ему лет? Не больше двадцати пяти, наверное…»

— Ну что, — насмешливо спросила Софья, — наш институт место для вас не достаточно приличное?

— Еще не знаю, — серьезно взглянул на нее Русаков. — Надо будет самому съездить к вам и посмотреть.

— Милости просим, — Софья иронически склонила голову.

Русаков сухо сказал:

— Ирония здесь вряд ли уместна, Софья Михайловна. В конце концов, для меня это решение очень важное, я не собираюсь порхать с места на место. И вполне естественно, что мне хочется узнать как можно больше об институте, в котором я собираюсь работать.

— Извините, — вежливо сказала Софья. — А теперь скажите откровенно — обязательно нужно было назначать этот разговор на полночь? Я не уверена, что меня сейчас пустят в гостиницу.

— Вон что, — Русаков пасмурно взглянул на нее, — вы, значит, тоже решили, что я набиваю себе цену?

— Да нет… Но мне показалось, что можно было бы поговорить и днем.

— Конечно… Минут десять, да и то никакой гарантии, что нас никто не прервал бы… Не забывайте, что мое законное место не на сборке, а в КБ, куда вас, кстати, и не пустили бы.

— Вы что, в две смены работаете?

— Нет, — бесстрастно уточнил Русаков. — В те дни, когда я помогаю наладчикам, я могу выходить с обеда… если пожелаю, конечно. — Он взглянул на часы. — Давайте прощаться, а то вас и в самом деле не пустят… Значит, так: в июне я приеду в Долинск, и мы окончательно решим. Если, конечно, до тех пор вы не найдете другого варяга, — насмешливо добавил он.

— Если вы хотите показать, что не слишком цените наше предложение… — начала было Софья, но Русаков перебил ее:

— Отнюдь нет, уважаемая Софья Михайловна. Более того, мне очень хотелось бы сразу согласиться на него, но не в моих правилах давать обещания, если нет полной уверенности, что я смогу выполнить их. Судя по всему, ваш институт лучшее, на что я могу сейчас рассчитывать, да и ведомство у вас богатое, денег на новую технику жалеть наверняка не будет. А кроме того, я думаю, что мы с вами можем неплохо сработаться.

— Ну что ж, будем надеяться…

На Майские праздники Софья уехала в Долинск и откровенно рассказала Куликову о разговоре с Русаковым. Тот, выслушав ее, саркастически хмыкнул:

— А у него случаем нет наполеоновского комплекса?

— Пожалуй, просто честолюбив.

— Это не так уж плохо, — задумчиво сказал Куликов. — Лишь бы дело свое знал.

— Инженер он отличный, все так говорят.

— Смотри сама, тебе с ним работать.

— Я-то хоть сейчас бы взяла его.

— Ну, а что я еще могу? — развел руками Куликов. — Пусть едет сюда, смотрит сам. Молочных рек и кисельных берегов обещать не будем, чем богаты, тем и рады.

В мае Софья на курсы не поехала — заболела Маринка. Русаков приехал в июне, как и обещал, — курсы к тому времени закончились, — два дня Софья знакомила его с институтом, свела с руководителями отделов и с удивлением обнаружила, что Русаков очень неплохо разбирается в чисто математических вопросах. Когда она сказала ему об этом, он небрежно ответил:

— А я, знаете ли, инженер скорее по необходимости. И, между прочим, сам эксплуатацией машин заниматься не собираюсь.

— Как так? — опешила Софья. — А… кто же будет?

Русаков внимательно посмотрел на нее и с досадой сказал:

— Да ведь мы, кажется, уже говорили об этом. Машину я, разумеется, запущу, инженеров-«эксплуататоров» подготовлю, они и будут кнопки нажимать.

— А… — с облегчением вздохнула Софья. — Я не так поняла вас. Значит, вы согласны?

— Да, — сказал Русаков. — Но несколько условий.

— Слушаю.

— Первое — относительно людей. Давайте договоримся, что без моего ведома вы никого принимать не будете. По-моему, желание с моей стороны вполне естественное.

— Согласна. Дальше?

— Еще вот что. Вы должны избавить меня от так называемой черновой работы, а именно подготовки помещения, выбивания всяческих материалов и фондов, отчетности и тому подобного. Найдите какого-нибудь пробивного мужика в завхозы. Поверьте, этот «аристократизм» прежде всего в интересах дела.

Софье пришлось согласиться и с этим.

— Что еще?

— Все.

— И когда вы намерены перебраться сюда?

— Раньше Нового года мне здесь делать нечего.

Софья озадаченно взглянула на него:

— Вы так думаете?

— Конечно. И помещение не готово, и машины еще нет.

— Это верно… А с людьми вы не хотите поближе познакомиться?

— С вашей «великолепной семеркой»? — иронически осведомился Русаков.

— Теперь она и ваша.

— Ну, нет… Из семи человек я намерен оставить только троих — Кириллова, Тихомирову и Тамаркина. Все остальные, должен заметить, порядочные разгильдяи и филоны.

— Но они же все-таки были на курсах.

— И почти ничему не выучились.

— Откуда вы знаете?

— Да уж знаю, — уверенно ответил Русаков. — Вы не были в мае на курсах, а я, естественно, присмотрелся к своим будущим коллегам… — «Коллеги» прозвучало довольно язвительно. — И даже поприсутствовал на зачетах.

— Но ведь удостоверения получили все семеро.

— Ну, еще бы… Их получили все, кто числился на курсах. А впрочем, если вы сомневаетесь…

— Да нет, что вы, — торопливо сказала Софья. — Если вы считаете, что они не смогут работать на машине…

— Смогут — года через два, если их поднатаскать и заставить учиться заново. Но зачем это нужно? На их место я найду других, кто действительно хочет работать и кого не придется заставлять учиться из-под палки.

— Так что же, их отчислить?

— Да. Верните их туда, откуда взяли. Вряд ли они будут возражать. А этих троих снова отправьте на завод, там я ими займусь сам. И дружески посоветуйте, чтобы они поработали эти полгода как следует.

И Русаков в тот же вечер уехал.

17

Солнце било в глаза Софье Михайловне, но ей не хотелось вставать и искать темные очки, и она отвернула голову, прижавшись щекой к теплой спинке кресла. В пустых коридорах института тишина, только через открытое окно доносится шум из корпуса восьмого отдела. Того самого отдела, первым начальником которого была она. Корпуса тогда еще не было, машины теснились в левом крыле административного здания. И отдел в то время был просто одним из восьми отделов