Виделся ли он с Нур? Должно быть, виделся. Он же не затем приезжал, чтобы отдохнуть и развеяться. Приехал повидаться с женой. А потом? Потом что-то произошло, и Уфук решил вернуться. Но ведь я разговаривал с Нур прямо перед тем, как сесть на пароход. Она и словом не обмолвилась, что видела мужа. Впрочем, ей и не нужно было ничего говорить, я бы и так все понял. Нет, Нур не видела Уфука. Он приехал, но потом передумал встречаться с ней, и вот теперь уезжает.

– А ты почему возвращаешься? Ведь день рождения Ширин-ханым будут отмечать завтра утром.

Уфук посмотрел на меня таким взглядом, что я смущенно отвернулся. Он все знает. Мыс Дильбурну вытянулся далеко в море, на холме Айя-Йорги зажегся маяк. Уфук все знает. Знает и страдает. Мне вдруг стало так жалко их обоих. С одной стороны – растерянная, несчастная Нур, нуждающаяся в любви, понимании и плече, на которое можно преклонить голову. С другой стороны – этот понурый мужчина. Больно было думать об их разлуке. А ведь как мне хотелось раньше, чтобы они расстались! С первого же дня их знакомства. Я надеялся, что Уфук станет очередным увлечением Нур – сначала она будет думать, что влюбилась, а потом ей станет скучно. Нет, не надеялся – я был в этом уверен. Нур ни в кого не сможет по-настоящему влюбиться, что бы там ни казалось поначалу. Даже когда она сообщила, что собирается выйти замуж, я подумал, что ей просто показалось нужным вести себя, как полагается женщине за тридцать. Они расстанутся. Разведутся. Нур не умеет любить. Я не знаю ни одного другого человека, который настолько жаждал бы любви, но при этом никак не мог полностью довериться этому чувству. В конце концов она вернется ко мне – потому что поймет, что любовь, которую она жаждет найти, давным-давно живет в ее душе. Любовь ко мне. Она не хуже меня чувствует, что между нами существует удивительная, ни на что не похожая связь, но упорно не желает понять, что любовь, которую она ищет в чужих постелях, осталась у нее за спиной. Когда-нибудь поймет. Я ждал.

До сегодняшнего дня.

– Уфук, я знаю, что это не мое дело. Но если ты позволишь, я хочу тебе кое-что сказать.

Пароход подходил к берегу. Уфук поставил пустой стакан на спинку сиденья и повернулся ко мне. До чего же ясен был его взгляд!

– Нур…

Я не знал, что сказать дальше. Времени оставалось все меньше. Пароход шел вдоль пирса пристани Хейбели. На самом его краю горел маяк, с внутренней стороны было видно несколько парусных яхт. Глядя на спиральную лестницу Военно-морского училища, я пробормотал:

– Уфук, я не знаю, что между вами произошло. Я знаю только, что Нур сейчас очень плохо.

Уфук отвернулся. Темно-синяя вода между пароходом и берегом была гладкой как стекло. Показались рестораны, выстроившиеся вдоль пристани. По сравнению с Большим островом здесь было тихо и спокойно. Вот бы нам с Уфуком сойти здесь, выпить в одной из этих скромных таверн, освещенных разноцветными лампочками, а потом поговорить начистоту обо всем, о чем прежде молчали. Выговориться.

Пароход подошел к Хейбели. Бросили швартовы. Внизу, за перилами, пришла в движение толпа пассажиров, готовая хлынуть на борт, как только откроют проход. Я торопливо заговорил:

– Уфук, сойди здесь. Вскоре придет пароход из Бостанджи. Сядь на него и вернись на Большой остров. Ты нужен Нур. Даже если сама она не может сказать этого вслух, поверь мне. Ты нужен ей сейчас больше, чем когда-либо раньше. Вернись к ней.

Уфук смотрел на окруженное густым сосновым лесом здание духовной семинарии. Смотрел и молчал. Началась посадка. Пассажиры устремились на пароход, спеша занять свободные места. Принялась хлопать дверь, ведущая на нашу часть палубы. Нужно было срочно подыскать слова. Чтобы сойти, Уфук должен был встать прямо сейчас.

– Уфук… Нур невыносимо одинока. Она ждет тебя. Каждый миг, каждую секунду смотрит на телефон, ждет, что ты позвонишь или напишешь.

Он наконец-то повернулся ко мне. На его лице было знакомое выражение боли. Я вдруг понял. Он тоже думал, что ребенок, от которого избавилась Нур, – его. Может быть, это и вправду было так. Кто ж теперь узнает. Я торопливо продолжал:

– Если Нур обидела тебя, то это не потому, что она хотела причинить тебе боль. Она ведет себя так, потому что не знает, как быть со своей собственной болью, одиночеством и отчаянием. Уфук, я, как давний друг Нур, прошу тебя простить ее. Ты сейчас очень ей нужен. Ты даже не можешь себе представить как. Пожалуйста, вернись к ней.

Снова загудел двигатель. Уфук встал, положил руку мне на плечо. На мгновение мы встретились взглядом. И, кажется, едва заметно улыбнулись друг другу. Потом он направился к лестнице. Чуть позже, когда уже убирали швартовы, я увидел, как он в последний момент успел прыгнуть на причал. Обернется? Нет. Опустив голову, Уфук вошел в здание пристани и скрылся из глаз.

Что было потом?

Потом я переехал.

Переехал в крохотную мансарду в Джихангире, с балкона которой видно мыс Сарайбурну[99]. Раньше там жил один мой знакомый журналист, который вынужден был уехать из страны и хотел, чтобы кто-нибудь присматривал за квартирой и котом. Он даже говорил, что будет время от времени приезжать. Но в голосе его не было надежды. Уезжающие не возвращаются. Многие – потому, что не могут. Им аннулируют загранпаспорта. Или же они боятся, едва въехав на территорию Турции, тут же оказаться в наручниках и под арестом. Я сказал своему знакомому, что смогу присмотреть за его квартирой. О переезде я не думал. Но потом, сказав мимоходом, что мне как раз хочется пожить где-нибудь подальше от Куртулуша, я вдруг понял, что мне и в самом деле нужны такие перемены, причем давно. Съехать из дома, в котором я жил с десяти лет, для меня означало начать новую жизнь. Так я избавился от маминых вещей, с которыми все никак не находил времени расстаться после ее смерти. Все, что было в прихожей, раздал друзьям и знакомым. Только шаль, висевшую на спинке кресла, взял с собой в Джихангир.

Когда я переезжал, Фикрет приехал мне помочь. Пока мы сортировали и упаковывали вещи, которые надлежало взять с собой, продать или выкинуть, он рассказывал мне о принципе радости, которому недавно научился. Если, глядя на какой-нибудь предмет, прикасаясь к нему, слыша звуки, которые он издает, ты не чувствуешь радости – выброси его из своей жизни. Во исполнение