и некстати расхрабрившейся трусости ожидал Никеша последствий ссоры своей с дядей!.. Немало его также беспокоила мысль и о том, как он будет оправдываться пред своими благодетелями, что не только не выучился грамоте, но даже и бежал тайком от своего учителя, как глупый и ленивый мальчишка убегает от мастера, к которому его отдали в ученье. Как шальной ходил Никеша, думая свою горькую думу, и работа не только не спорилась, но даже валилась из его рук. Вся семья его была не в лучшем расположении духа. Все ходили как пришибленные, все точно ждали какой-то беды. Прасковья Федоровна пробовала было успокаивать зятя, облагонадеживая его защитой и покровительством благодетелей, но Никеша, в ответ на ее успокоительные речи, или молчал или бранился, так что наконец и рассудительная Прасковья Федоровна задумалась и припечалилась. Наталья Никитична пыталась было забегать к грозному братцу, в надежде умилостивить его смирением, повинной головой и слезами, но Харлампий Никитич так пугнул и обругал ее, что бедная старуха после того и встретиться с ним боялась.

Харлампий Никитич после описанной перепалки в Никешиной избе отправился прямо к брату – грозный, гневный, с проклятиями и угрозами. Он рассказал там, что приколотил непослушного Никешку за непочтение и что не только жить у него, но и видеть его не хочет, что поселяется у брата, и все свое добро предоставляет Ивану. Александр Никитич молчал, слушая брата; он уже успел составить о нем не совсем выгодное мнение и не ожидал большой радости от его сожительства; зато Иван торжествовал, сплетничал на брата и старался раздуть негодование дяди. Скоро они очень подружились друг с другом. Харлампий Никитич понял, что Иван готов быть его покорным слугой, а Иван сообразил, что с дядей ему будет гораздо веселее и привольнее жить. Ссылаясь на Харлампия Никитича, он то и дело оставлял работу. Он служил у дяди на посылках, добывал для него водки и нередко напивался вместе с ним. На покупку вина, в видах получения дядею пенсиона, он занял у стройковских мужиков денег. Часто между пьяными дядей и племянником происходили такие разговоры:

– Ванюшка, а Ванюшка…

– Чего, дяденька?

– Надо Никешку отдуть…

– Надо, дяденька…

– Я его отдую, шельму… До смерти забью ракалию… Он мне неуважение… Он не знает… Поручик Осташков… У-у… ракалия… У меня характер такой… Мне повинуйся… У меня в полку… стой смирно… Меня все боялись… Я и тебя изобью, шельма, коли не будешь слушаться… Я тебя…

– Как можно, дяденька, не слушаться… Я, кажется, не Никешка… Всегда стараюсь вас уважить… во всем…

– Ты чувствуешь… Я тебя за это награжу… Целуй ручку…

Иван целовал.

– Ну… вот так… Ты должен понимать… я вас всех превознес… Поручик Осташков… А вы все мужики… Что вы знаете… Я вас могу… Вы все на моем хлебе выросли… на мой счет живете… Ты чувствуешь это али нет?…

– Как можно не чувствовать, дяденька… Чувствую…

– Ну, выпей… Тебе я все предоставлю… А Никешка не чувствует… Ну, хорошо…

– Он завсегда был озорник, и жена его озорница… А свекровь-то такая… упаси Боже… Халдей-старуха…

– Ну, я их всех… Ты мне только его поймай и подержи… Я его из своих рук… У меня будет понимать… я выучу…

– Да уж и надо поучить… Больно уж они зазнались со своими господами…

– Вот я сам поеду ко всем… Я их всех от него разговорю… чтобы и не знали его… потому он… Ванюшка, хочешь в военную службу?…

– Да ведь как бы, дяденька, не хотеть; да ведь в офицеры-то не попадешь…

– А ты старайся… Ну, становись во фрунт… Я тебя буду учить… Ну, стой… Руки по швам… Брюхо подобрать… Ну, в три приема… Ра-а-з, два-а… Носок не поднимай к верху… Вытягивай… Ну… Ра-а-з,… два-а… три-и…

Харлампий Никитич часто забавлялся таким образом, обучая Ивана маршировке и военным приемам, сидя где-нибудь в тиши за сараем, между тем как работа в поле стояла и с нею управлялась одна жена Ивана, ленивая, вздорная и сварливая баба, которую, впрочем, кулаки мужа усмиряли с большим успехом.

Иногда Харлампий Никитич в халате и с трубкою в руках выходил в поле посмотреть, как Иван работал с женою. Здесь, развалясь на снопах, он подзывал к себе племянника, приказывал ему бросить работу и, как говорят, пересыпал из пустого в порожнее, покрикивая и понукая работать его жену. При встрече с Никанором или кем-либо из его семьи он обыкновенно ругался, кричал и грозил чубуком.

Так проходили дни. Александр Никитич покушался было не раз заговаривать о поездке в город за пенсионом, но Харлампий Никитич все еще не мог отдохнуть и оправиться с дороги. Однажды, порядком подкутивши, он стал требовать, чтобы Иван добыл еще водки. Но занятые деньги все вышли, а больше никто уже не верил и в долг не давал.

– Что, дяденька, делать-то… Не добыл денег-то… Нигде… Никто не дает, – говорил Иван, возвратившись после неудачных поисков.

– Достань, шельма, Ванюшка… – закричал Харлампий Никитич… – Не раздражай меня… Пить хочу… Ты меня знаешь… Достань где хочешь…

– Да не знаю, где достать-то, дяденька…

– Где хочешь достань… Заложи что-нибудь…

– Разве хлеб на корню продать…

– Хлеб продай…

– Да ведь дешево дадут… убыточно очень…

– Тебе для дяди жалко… Ты мне грубить… забыли?…

– Да нету, дяденька, не то… Я продам сейчас… А вот что я думаю: за что же Никешка всем добром будет владеть… Теперь он твою часть должен тебе отдать… у него, почитай, целая половина земли: он тебе непочтение сделал, кормить тебя не захотел… За что же он будет твой хлеб есть?… Должно теперь нам у него этот хлеб взять…

– А пробую… Целуй руку… Все возьмем… только, чтобы сейчас водка была… Живо… Минуты не могу ждать… Требуется…

– Так я сейчас свою нежатую полосу продам… и водки предоставлю… А ты уж смотри, завтра же с них свою часть стребуй…

– Ну, живо… Haлево кругом… Скорым шагом… Марш…

К полному удовольствию Харлампия Никитича, Иван скоро принес вина.

На другой день, чуть свет, Иван принялся возить на свое гумно с полосы брата сжатую рожь… В то время как он накладывал третью или четвертую телегу, его приметила Наталья Никитична, которая, устряпавшись, шла в яровое поле помогать своим, которые жали ячмень, от жаров начинавший сильно ломаться и сыпаться.

– Что ты обеспамятел, что ли: чужой-то хлеб возишь… Это ведь, чай, наша полоса-то…

– Не ваша, а дяденькина… За вами еще никто ее не закрепил, – отвечал Иван, хладнокровно продолжая дело.

– Да что ты, разбойник, в