Федоровна, ведь это так, чай, только с дороги да с радости, что на свою родную землю ступил… Неужто уж так-таки и станет каженный день курить… – возражала Наталья Никитична. Ведь тоже он в службе был, до больших чинов дошел, а этакого бы и в службе держать не стали: давно бы выгнали…

– Ну, не знаю… А бывает, мать моя, всяко бывает… Известно, дай Бог, дай Бог…

XI

Проспавшись, Харлампий Никитич не изменил своего намерения поселиться у Никанора; но, не желая обидеть брата, сказал ему, что он будет жить в обеих семьях, чтобы никому не было завидно, и обещал Никешку покорить отцу. Александр Никитич сначала было оскорбился тем, что брат приравнял его к сыну, который у него находится под гневом, и к бабам, с которыми он ссорился, но, не зная еще материальных средств брата, сомневался – не следует ли ему радоваться, что он надумал избавить его от себя. Одного только боялся старик, как бы приезжий брат не потребовал формального раздела земли; но предполагал наверно, что семья Никеши имеет эту цель, будет ухаживать за гостем и подбивать его на это. Семейная вражда вследствие этого обстоятельства готова была разгореться еще сильнее; но Александр Никитич затаил до времени свой гнев.

Семья Никеши с первого же дня почувствовала всю тяжесть сожительства с Харлампием Никитичем. В течение недели он загонял бедных женщин до того, что они не знали, что им делать, и стали в совершенный тупик. Он то и дело требовал вина и напивался каждый день по несколько раз. Когда они осмелились было заикнуться, что у них нет денег на вино, Харлампий Никитич поднял такой шум, так ругался и бурлил, что Наталья Никитична впопыхах сама побежала в Стройки занять денег и купить водки, чтобы только унять грозного братца. С Прасковьей Федоровной Харлампия Никитича не взяли лады: ему не понравилась ее степенность и рассудительность; он беспрестанно придирался к ней, несмотря на то что она старалась отделаться молчанием: беспрестанно попрекал ее, что она холопка и испортила своей кровью фамилию Осташковых. Гордая старуха оскорблялась и несколько раз собиралась уйти к себе домой, но слезные просьбы напуганной дочери ее останавливали.

В пище Харлампий Никитич тоже прихотничал и каждый день требовал мяса, хотя семья Никеши, особенно в его отсутствие, считала для себя это кушанье непозволительной роскошью и довольствовалась молочной пищей. Маленьких детей Харлампий Никитич напугал до того, что они боялись при нем войти в избу и убегали прочь от него с визгом и криком, что очень забавляло пьяного дикаря. Только и отдыхала семья в те минуты, когда гость уходил к брату. Там он очень подружился с Иваном, который, воспользовавшись наклонностями дяди и сам отчасти имея такие же, доставал где-то денег и кутил с ним потихоньку от отца. Иван познакомил дядю с некоторыми веселыми ребятами в Стройках и водил его туда. Эти походы давали иногда семье Никеши временный отдых; но как только гость возвращался, в доме подымался дым коромыслом. Ни Александр Никитич, ни Иван теперь уже не звали к себе Харлампия Никитича и даже внутренне радовались, что он освободил их от своего постоянного пребывания. Но Иван не забывал вооружать пьяного дядю против Никанора и всей его семьи, и Харлампий Никитич, возвращаясь домой, иногда свирепствовал, несмотря на все угождения.

Никогда еще отсутствие хозяина не чувствовалось так в семье Никеши, как в эти тревожные дни: и в поле-то все стало, и денег-то нет, и расходы не по силам, и надо всем этим точно бич, посланный с неба – дорогой гость, нежданный, непрошенный. Часто, собравшись в кучку, в слезах, рассуждали бедные женщины, что им делать и как бы отыскать Никанора Александрыча, чтобы повестить его о том, что делается в доме. Прасковья Федоровна хотела было ехать к Паленову, чтобы от него узнать о Никеше. Харлампий Никитич, как нарочно, объявил, что завтра или послезавтра он поедет в город за жалованьем на ихней лошади вместе с Иваном – и лошадь не смели тронуть, хотя Харлампий Никитич и завтра и послезавтра только сбирался, но не ехал. Решились командировать Катерину к Паленову пешком, чтобы отыскать мужа, как вдруг он явился сам, совершенно неожиданно.

Никогда возвращение Никсши не приносило в дом его такой радости, как в этот раз, между тем как сам он тоже в первый раз возвращался домой такой смиренный, такой сконфуженный, с таким сознанием своего ничтожества, с таким разочарованием во всех надеждах. Харлампий Никитич еще спал, когда Никеша робко и нерешительно подходил к своему дому, не зная, как объяснить домашним, не роняя своего достоинства, причину бегства от Кареева и преждевременного возвращения домой. Его заметили в окно и все бросились из избы к нему навстречу. Катерина почти с воем повисла у него на шее, у старух лица были вытянутые, печальные, а Наталья Никитична смотрела даже как будто была виновата в каком преступлении: она внутренне обвиняла себя в том, что пригласила брата в дом племянника. И тем внесла к нему разоренье. Никеша остолбенел от удивления, смотря на все это непонятное для него смущение, и горе, и радость от его возвращения.

– Да что у вас поделалось? – спросил он наконец с испугом. – Все ли в доме здорово?

Женщины смотрели друг на друга, не зная, как ему ответить.

– Да что такое?… Пойдемте же в дом-от…

– Нет, родной, не ходи, – сказала Катерина.

– Да что же такое?… Скажете ли вы мне…

– Дяденька твой приехал… – ответила наконец Прасковья Федоровна.

– Какой дяденька?

Тут уж все женщины заговорили в один голос, рассказывая каждая по своему и наперебой одна перед другой так, что Никеша с трудом наконец мог понять в чем дело.

– Вот напугали-то… совсем было с ума свели… Думал и невесть что, – сказал он. – Так что, что он дяденька: разве он должен буянить и даром опивать да объедать меня? Коли хочет по-хорошему, так пожалуй живи… А то ведь можно и по шеям… Что мне, что он офицер… Я сам про себя живу, не про кого…

Никеша был отчасти рад этому неожиданному обстоятельству, устранявшему необходимость объяснять семье причину своего возвращения и доставлявшему возможность показать своим семейным, что он хозяин их и глава, без которого они ничего не могли сделать.

– У меня нет про него денег на водку… Коли хочешь – покупай на свои… А станет бурлить, я его уйму по-своему…

– Полно, Никанор Александрыч, да ты с ним