– Буквально до последнего времени при ней фаворитом состоялнекий гражданин Бойцов, более известный как Кусок, – продолжалРожков. – Личность весьма убогая, однако с нехитрой задачей ублаженияздешней богини он справлялся вполне даже успешно. И жил он при нашей больничкекак у Христа за пазухой, давно уже будучи совершенно в полном здравии. Но с нимпроизошла та же история, что обычно приключается с подобранными на улицекотами...

– Зажрался, – сказал Спартак.

– Совершенно верно, – кивнул Рожков. – Зажрался иоборзел. Но до поры до времени начальница терпела все его выходки, пока Кусок,видимо, вообразив себя дон Хуаном, не полез с недвусмысленными намереньями кповарихе Глаше, а та не только не ответила взаимностью, но еще и доложила обовсем по начальству, то бишь как раз нашей богине и Кускова покровительнице. Ивылетел отсюда наш дон Кусок, как снаряд из сорокапятки...

– Кажется, я начинаю понимать, к чему вы клоните, уважаемыйдоктор, – Спартак налил в алюминиевую кружку заварки, разбавил кипятком,бросил кусок сахару. Сказал, размешивая сахар ложкой: – Только почему-то это невызывает во мне живого отклика.

– А напрасно, – Рожков усмехнулся. – Вам надооживать. Я вам больше скажу. Не далее как сегодня днем товарищ Лаврентьеварасспрашивала меня, как здоровье героя. Я сказал ей, что герой пошел напоправку и уже почти готов к новым подвигам.

– А уж случайно не вы ли, уважаемый, и присоветовалитоварищу докторше обратить внимание на больного? – Спартак отхлебнулобжигающего чая.

– Ничуть не я, – вполне серьезно ответил Рожков. –Я, знаете ли, могу помочь или... не помочь, но самому что-либо заваривать, кромечая – это уж увольте.

– Жизненная позиция?

– Если хотите. Жизнь, знаете ли, научила... остерегатьсярезких движений.

Рожков встал, неторопливо обошел стол, подошел к окну,отодвинул занавеску. Приблизил лицо к стеклу, что-то пытаясь высмотреть в вечернихсумерках.

– Наша «сорокапятка» положила на вас глаз еще в тот день,когда вас привезли. Это я определенно уловил, – сказал Рожков, отходя отокна.

– «Сорокапятка»? – переспросил Спартак, сворачивая изклочка газеты новую «козью ножку». – Прозвали за калибр или убойную силу?

– За сорок пять лет, – Рожков усмехнулся. –Отмечали около полугода назад на территории нашей кухни. Отметили, можносказать, с размахом. Два сломанных стула, один вывихнутый палец и едва неустроенный пожар. Ваш покорный слуга тоже, признаться, нарезался самым свинскимобразом. Уснул, забравшись с ногами на стол для резки овощей...

Доктор потрогал стакан в подстаканнике, убедился, что чайостыл, и с шумом втянул в себя напиток.

– Словом, то празднование стало заметным событием в нашейжизни, с тех пор как-то и прилепилось прозвище. А сегодня – есть такиеподозрения – дамочка вас к себе зазовет. Не любит мадам пустоту в постели, а еерасспросы определенно содержали под собой сексуальную почву. И еще знаете,такой блеск в глазах... – Рожков помахал перед лицом пятерней, – чтоназывается, характерный.

– Твою мать! – выдохнул Спартак. – Только это и нехватало!

– Не понимаю вас, – Рожков пожал плечами. – Можетбыть, не стоит относиться к этому чересчур серьезно. Я, скажем, всегда представляюсебя эдаким Робинзоном Крузо, волею штормов и прочих стихий угодившим наостров. Остров вопреки канонам оказался обитаемым, но набит не теми, кого бы тыжелал видеть рядом с собой. Сплошные Пятницы, сиречь дикари. Корабля домойможно прождать сколько угодно... Да и будет ли он вообще, этот корабль, –с грустью добавил Рожков. – И что прикажете делать? Спрыгнуть вниз с самойвысокой скалы? Начать с дикарями войну на полное уничтожение? Или... все жеприспособиться и найти в сложившейся ситуации свои приятные стороны, пусть онии далеки от тех приятностей, к которым вы привыкли в большом мире?

– Сдается, вы меня просто-таки толкаете в объятия вашейнепосредственной начальницы, – с ухмылкой сказал Спартак. – Дажетеоретическую базу подводите... А вот интересно, вас она не пыталасьсоблазнить? Согласитесь, после того, что я от вас услышал, вопрос напрашиваетсясам собой.

– Было дело под Полтавой, – легко призналсяРожков. – У мадам случился просвет в фаворитах из числа больных, воттут-то на меня глаз и положили. Как вам известно, по этой части у меня всеобстоит благополучно. Дашенька – глупая, непритязательная, покорная, на менясмотрит, как на сошедшего с небес бога в человеческом обличье. Ну что еще надодля сохранения мужского здоровья! А отношения с начальницей чреваты служебнымиосложнениями. Ну, а как вдруг поссоришься на ночной почве! Женщину обидетьлегко – достаточно раз-другой не смочь откликнуться на ее призывы и немедленнополучишь врага. Как легко догадаться, менять белый халат на лагерный бушлат вмои планы никак не входит...

– И как же вы выпутались? – спросил Спартак, закуривая.На второй самокрутке махорочный дым уже наждаком горло не скреб и голову некружил.

– Оказался готов к развитию событий, – сказалРожков. – К тому времени изучил, так сказать, женские слабости нашегобольничного командира. Товарищ Лаврентьева у нас безудержна не только в любви,но и в питии. Переваливая через определенный рюмочный рубеж, самостоятельноостановиться уже не может. Вот эту карту я и разыграл. Когда остались с ней вприватной обстановке, я начал активно поднимать рюмку за рюмкой. На брудершафт,на швестершафт, за Родину, за Сталина. Разумеется, время от времени приходилосьотвечать на ее страстные лобзания и объятия, изображая прямо-таки испанскуюстрасть. Но в последний момент мне все же удавалось выскальзывать из объятий ивозвращать даму к столу. В конце концов товарищ Лаврентьева благополучноотключилась, припав лицом на скатерть. А мне оставалось только немного изменитьдекорации, чтобы наутро все выглядело так, будто ночь напролет мы предавалисьсамому что ни на есть рассвинскому блуду. Я знал, что у Лаврентьевойнаблюдается, назовем это так – посталкогольная амнезия, то есть отключениесознания после определенной дозы спиртного, когда на следующий день человек неможет вспомнить, что с ним было накануне вечером. Вот Лаврентьева и не моглавспомнить. И оттого чувствовала себя полной дурой. Помимо того, ейпросто-напросто было плохо с жуткого похмелья. А тут еще я молчу и веду себякак обычно. Ей расспрашивать неудобно, но вроде бы все говорит за то, что ночьлюбви удалась. Словом, товарищ Лаврентьева на мой счет успокоилась. Или лучшесказать, занесла меня в свой реестр покоренных ею мужчин, и этого ей вполнехватило, благо тут подвернулся очередной фаворит из числа больных.

– М-да, – покачал головой Спартак, отхлебнув остывшийчай. – Если вы мне это рассказали, чтобы разжечь мою страсть, боюсь,эффект вышел прямо противоположный.

– Какая, к чертям свинячьим, страсть! – воскликнулРожков. – Как вы не можете понять, что я толкую вам именно о здоровье. Ине как врач толкую, а как... Да такой же зек, что и вы! В конце концов, чего неполучится в ответственный момент, всегда можете свалить на здоровье, а яподтвержу, да, мол, при подобном течении болезни возможны осложнения интимногорода. А нет совсем никакого желания тет-а-тетно общаться – то кто васзаставляет! Лежите себе на койке, изображайте полумертвого. Или можетеповторить мой сценарий. В таком случае хотя бы сможете набить пузо тушенкой ишоколадом, а это всегда нелишне. Ну и не говоря про это дело... – Докторзалихватски щелкнул себя по горлу. – Потом... это приключение васвстряхнет. В ту или другую сторону, но встряхнет. А встряска вам нужна неменьше, чем усиленное питание.