Но что это?! Неведомые причудливые иероглифы с длинными завитками и бесконечными закорючками! Это… это просто какие-то узоры, а вовсе не письмо!

– Прочитал? Доволен? – усмехнулась Кира, – никаких вопросов! Теперь носи мою тайну с собой. Даже если расскажешь – все-равно никто не поверит!

– А что рассказывать-то? – оторопел я, вертя раскрытой запиской с неведомыми эльфийскими рунами перед ее носом. – Что это за каляки-маляки? Сама рисовала, да?

В своей короткой жизни я не видел более удивленного лица, чем у Киры в этот момент. И, пожалуй, больше никогда не увижу, потому что, я, вдруг, чувствовал, как под моими ладонями из гладких стволов плюща начинают высовываться острые иглы. Все, как и говорила Кира – у лиан есть шипы. Они приготовлены для тех, у кого нет волшебной монетки. То есть для меня.

– Что? Что ты делаешь, Ник? – шепотом спросила Кира, с ужасом наблюдая, как я быстро сложил ее записку в несколько раз – бесполезный клочок бумаги, который, чувствую, будет стоить мне жизни. – Обманщик! Предатель! Стой!

Вот сейчас было самое время развернуться и поцеловать эту взбешенную рыжую прямо в губы, не обращая внимания на ее ругань с проклятиями. Улыбнуться и тихо сказать:

– Как же я люблю тебя, дуреха! Я отдал тебе свое сердце, все самое дорогое, что у меня было, свой единственный талисман! Да-да! Только что я незаметно положил его в твой карман, в тот самый момент, когда демонстративно вытаскивал оттуда твою записку. Я отдал тебе свою удачу – у меня нет другой монеты, и потому, скорее всего, я отдам за тебя и жизнь…

Красиво и больно! Но моя упрямая гордость взяла свое. Я молча развернулся и, отбиваясь, как мог, от оживших лиан, пытавшихся меня схватить, быстро полез вверх. Я все объясню Кире потом, когда мы вместе перелезем за борт и, твердо стоя на палубе корабля, вместе будем, смеясь, вспоминать недавнее приключение. Я объясню ей про свою счастливую монетку, она все поймет и будет извиняться. И, конечно же, я все прощу ей… за один только поцелуй. А пока надо лезть, карабкаться наверх, обдирая в кровь ладони об острые шипы, уворачиваясь от цепких веток, и избегать надоедливые лиловые цветы. В паре из них действительно мелькнули желтые змеиные глаза.

– Стой! Предатель! Трус! – кричала Кира, она все ещё не верила, что я, подлец и негодяй, способен так хладнокровно ее бросить, оставив на мучительную смерть среди резных листьев плюща. – Да как ты мо… жешь!

Тут ее возмущенные крики стали тише – вероятно под действием монетки лианы ослабили свою хватку, а вот мои ругательства раздавались все громче и чаще. Ладони, исколотые острыми шипами, стали липкими и скользкими от крови, пару раз гибкие ветви, словно прутья, успели хлестнуть меня по лицу. До заветного края борта оставалось совсем чуть-чуть, не более пяти метров. О, как же я мечтал о том моменте, когда смогу через него перепрыгнуть и подать руку Кире. Как настоящий джентльмен, как друг и, может быть, чуточку больше.

Но что такое? Почему за моей спиной не слышно Кириного голоса? Хоть бы крикнула «Ник, подожди!» или еще что-то там. А что если лианы ее снова поймали? Или она сорвалась вниз?

Гонимый такими мыслями, я и совершил свою роковую ошибку. Я обернулся через плечо и посмотрел вниз. Она медленно, но верно следовала за мной по пятам, молча и упорно, словно поняла, что каким-то неведомым образом я передал свою защиту ей, и теперь плющ охотится только за мной.

– Ник, осторожно! Сверху! – только и успела крикнуть девчонка, и я почти развернулся обратно, как что-то тяжелое и острое ударило меня прямо по лицу. Правая щека вспыхнула огнем, словно по ней проехалась сотня острых лезвий. Это была толстая ветка, сплошь усеянная длинными шипами, которые порвали мою кожу насквозь. После такого удара у меня не было сил удержаться.

– Ник! Господи! Ни-и-ик! Нет! – звучал в моих ушах отчаянный душераздирающий крик Киры. Она все поняла, но, увы, слишком поздно.

Я уже летел мимо нее вниз, расставив руки, словно крылья, и жалел только об одном – что я больше никогда не смогу сказать ей: «Я люблю тебя, дуреха!». Я почти не почувствовал удара о волны, просто оглушительный плеск воды и сильнейшее жжение, словно мое лицо оказалось в пламени горящего факела. В ту же секунду все вокруг почернело, и, кажется, на Земле стало одним Ником меньше.

***

Темно. Прохладно. Где-то далеко упрямо стучит мотор, словно большое механическое сердце корабля.

– И мы так просто отпустим его наверх? На палубу? – произнес громкий взволнованный шепот. – Ведь это же он! Тот самый мальчик без лица, о котором говорится в пророчестве! Вальтасар! Именно он перевернет наш волшебный мир с ног на голову и прервет древнейший род Хайтронов нашего Светлого Короля! Мы… мы все еще можем выкинуть его за борт. В мире смертных нет русалок. Его никто не найдет. Никто ничего не узнает.

– Нет, Саргон, он отправится наверх! – твердо ответил ему второй шепот, более тихий, но уверенный. – Этот смертный – наш единственный шанс. Недремлющие часовые не видели, как он сюда попал, а, значит, он сможет спокойно пройти мимо них на верхнюю палубу целым и невредимым.

– Но что он там будет делать? – продолжал первый, задыхаясь от эмоций, он все еще отказывался верить в гениальный план своего собеседника. – С таким-то лицом его примут за орка!

– Ну и тролль с ним! Ты принес скорлупу Феникса? – перебил его старший, – плавь ее на огне, Саргон! Мы сделаем мальчишке маску из чистого золота!

– Но это же скорлупа от яйца Феникса! Как только птица погибнет и возродится снова, его маска растворится, как гном в горах!

– До этого времени мальчишка успеет выполнить мое поручение! Он вытащит нас отсюда! Рисуй пентаграмму, Саргон! Настало время вызвать мощнейшего из духов прошлого!

– Как скажешь, Вальтасар! – обреченно послушался первый, шаркая ногами по песчаному полу, усыпанному старыми желтыми костями. – Но, скажи на милость, как ты собираешься заставить парня это сделать? Он же простой хлипкий смертный!

– Не все сразу, Саргон, не все сразу! – понимающе вздохнул Вальтасар. – Человеческая память – любопытнейшая вещица, словно белый эльфийский свиток, в который можно дописывать различные истории. С помощью темной магии наш мальчишка в маске будет вспоминать и забывать по щелчку моих костлявых пальцев. Этот смертный, как верная марионетка, будет строго следовать продуманному мной плану, а как только выполнит задание,