Кольцов понял, это был его орден, который он всегда носил на гимнастерке.

— Если бы не орден, все было бы куда печальнее, — сказал доктор.

— Веселенькое дело, — мрачно сказал Кольцов и вспомнил вдруг прощание с Каретниковым и его памятный подарок: заговоренную пулю, которая не убила его. Он пошарил рукой по шее и с испугом спроси: — Доктор! Тут у меня на шее…

Доктор снова опустил руку вниз, в ящик тумбочки, извлек оттуда цепочку с припаянной к ней пулей, брезгливо поднял её над головой Кольцова:

— Амулет, что ли?

— Да, доктор! Он самый!

— Странный вы народ, большевики, — укоризненно сказал он. — В Бога не верите, крестов на шее не носите, а это… шаманский амулет, постыдное украшение…

— Это — не украшение. Это — память об одном очень хорошем человеке, — немного помолчав, Кольцов добавил: — О друге…

И тут же подумал: где же они сейчас, эти странные мужики-хлеборобы, которые поверили в своего сельчанина Нестора Махно, в то, что он единственный знает, как обустроить жизнь, чтобы все были счастливы. Это совсем просто! Нужно, чтобы крестьянин растил хлеб для себя и для рабочего, а рабочий бы ковал для него плуги. И производили бы взаимовыгодный обмен. И никаких тебе денег, потому что деньги портят людей. От них на свете все беды, все зло.

Каретников был человек мудрый, обстоятельный, его красивыми посулами не возьмешь, но и он безоглядно поверил в своего вожака Нестора Махно и пошел за ним в гражданскую бойню.

Посетители неохотно выходили из палаты. Кольцов задержал Кожемякина, Гольдмана и Красильникова.

— Доктор, вы уж, пожалуйста, не ругайтесь. Очень серьёзное дело. Нам надо немного посовещаться, — сказал Кольцов врачу.

Врач весьма удивился. Еще несколько минут назад больной был без сознания, но вот вместо слабого голоса у него вдруг прорезался строгий, начальственный. Удивительное племя идет на смену патриархальной России!

— Что, без вас они уже не обойдутся? — спросил врач и подумал, что он не только мог бы, но и обязан запретить это совещание по медицинским показаниям, но понял, что эти твердокаменные большевики все равно поступят по-своему, и он добродушно, но ворчливо сказал: — Шут с вами, совещайтесь. Минут пятнадцать, не больше.

И вышел.

Трое снова присели на скамейку.

— Ну, рассказывайте. К сожалению, у меня в памяти о той ночи мало что осталось, — он взглянул на Красильникова. — Ты куда-то бежал, это я помню. И Миронова помню, он, кажется, стрелял.

— Похоже, бандиты решили «арендовать» у нас Миронова. Как мы и думали, он очень им нужен. Тебя в этой катавасии и контузило.

— С этим всё ясно, — остановил Красильникова Кольцов. — Что с бандитами?

— Ушли. Но одного все же взяли. Его, кстати, Миронов подстрелил. В ногу. Бегать не будет, а ходить…Я так думаю, ходить ему тоже уже недолго осталось.

— Что за фрукт? Допросили?

— Молчит. По всему, похоже — главарь.

Гольдман загадочно добавил:

— Увидишь его — удивишься.

Красильников рассказал Кольцову все, что узнал от побывавшего в бандитском логове Гнедого. Рассказывая, он вынул из кармана и положил перед Кольцовым небольшой, но украшенный драгоценными камнями золотой крест.

— Откуда это? — спросил Кольцов.

— Пацан из их логова прихватил. Говорит, у них там много этого добра. Должно, стаскивают туда все ранее награбленное. Боюсь, не сегодня, так завтра они рванут за границу. У них и шхуна там, в бухточке, стоит наготове. — Красильников поднял на Кольцова глаза: — Может, сегодня и возьмем?

Кольцов долго молчал, затем задумчиво сказал:

— Кто знает, сколько, чего и где у них еще припрятано. Пусть свозят все. Брать будем в море, — и добавил: — Пока они не догадываются, что мы знаем об их логове, они не станут торопиться.

— Но их главарь — в тюрьме. И не сегодня, так завтра он во всем сознается. И все. Всю нашу работу присвоят себе феодосийские особисты, — горячился Красильников. — И даже спасибо нам не скажут.

— Все возможно, — спокойно сказал Кольцов. — Но пока что положением владеем мы. Из этого и будем исходить. Прежде всего, не надо суетиться. У Степана Матвеевича уже налажены отношения с начальником Особого отделения Зотовым. — Он перевел взгляд на Кожемякина: — Будете следить за телодвижениями феодосийских особистов. В случае чего, предупредите от моего имени Зотова, что мы занимаемся этой бандой и несем ответственность за все последствия.

Кожемякин согласно кивнул головой.

— Вы, Исаак Абрамович, свяжетесь с Судаком, — обратился Кольцов к Гольдману. — Пусть для нас круглосуточно держат на ходу хотя бы один быстроходный катер. И ты, Семен! Что за ранение у тебя там, под бинтами?

— Та ничего такого, — смутился Красильников. — Когда ночью за бандитами гнался, споткнулся. Ерунда, царапина.

— Все равно, тебе полезен морской воздух. Будешь круглосуточно наблюдать за бандитами. Должен наперед знать, что они замышляют.

Обсудив свои дела, посетители поднялись, чтобы уйти.

Кольцов, бросив короткий взгляд на дверь, попросил:

— Вы мне какую-нибудь одежку сюда забросьте. — И шепотом добавил: — Сбегу.

— Ну, хоть сутки полежи. Мы пока и без тебя справимся, — сказал Гольдман. — За шхуной уже наблюдаем. В случае чего, тут же тебя известим. Так что, лежи, отдыхай.

* * *

Немного давило в груди, побаливала голова. Кольцов маялся в постели, пытался уснуть, но сон не приходил. Смутное ощущение, что какая-то мелочь, легкомысленный пустяк могут свести на нет все затраченные ими усилия, не позволяло ему успокоиться. Уже в середине дня он уговорил медсестру принести ему его одежду и, не докладывая врачу, покинул госпиталь.

В комендатуре он отыскал Гольдмана. Кожемякин уехал к себе во Владиславовку, Красильников и Бушкин находились на старом маяке, откуда было удобно наблюдать за рыбацкой хатой.

— Ну, зачем же ты так! — увидев, укорил его Гольдман. — Хотя бы сутки отлежался!

— Сутки? Я уже давно отвык мыслить такими временными категориями.

— Тогда, почему ты здесь?

— У меня много всего в голове. Но, прежде всего, я хотел бы увидеть «нашего» бандита. Помнится, ты обещал мне удивление.

— Его содержат в тюрьме. Это несколько кварталов отсюда. Дойдешь ли?

— Ради того, чтобы удивиться, дойду.

Феодосийская тюрьма была построена едва ли не в те времена, когда сюда протянули железную дорогу, и по ней хлынуло большое количество разного люда, в том числе и те, кто не очень чтил российское уголовное уложение.

Ее статус не изменился и после бегства Врангеля из Крыма. Лишь стражников сменила комендантская охрана, а заключенными стали бывшие врангелевские высшие военные чины и уклонявшиеся от регистрации цивильные, попавшие по каким-то причинам под подозрение властей.