Раздался странный хлюпающий звук, а потом Алёна вдругсорвалась с дивана и ринулась в коридор. Вспыхнул свет в крошечном туалете: еервало… Потом долго лилась вода в ванной, шумел душ.

Юрий встал с полу: бока ломило – сил нет; выключил свет,присел на краешек дивана. Душу ломило еще сильнее… Но он был странно спокоен:выбор сделан, а это главное. Теперь знать бы, как поведет себя Алёна, какойвыбор сделала она… Ну что ж, скоро он это узнает. Хотя… какая разница, что онарешила? Не теперь, так потом, рано или поздно – все случится в свой срок, ислучится именно то, что должно.

Что-то вдруг трусливо ворохнулось в глубине души –напоследок, – но тут же и заглохло. Нет, нет… обратной дороги нет, ни длянего, ни для нее.

Зашлепали по коридору босые ноги. Алёна вошла, ничего невидя в темноте, наткнулась на диван и на сидевшего Юрия. Села вроде бы рядом –диван-то был совсем маленький, – но на самом деле далеко, так далеко!

– Давай спать, ладно? – безжизненно пробормоталаАлёна. – Нет у меня сил больше говорить.

– Сейчас. Только надо одно дело сделать.

– О господи! Ну какое сейчас еще может быть дело?!

В голосе ее звенели слезы.

Юрий молчал. Он точно знал, что прав, что выход у него – даи у нее – только один, не ведал сомнений, что пройти им обоим через это нужноименно сейчас, пока стена между ними не затвердела, не зацементировалась, новдруг пересохло почему-то горло. Как найти слова, как сказать?.. И какпережить, если она не поймет?

– Дело, – выдохнул хрипло. – Дело такое. Я у тебяспросить хотел… Ты в монастырь раздумала идти?

Ее недоумевающий взгляд сквозь темноту – как прикосновение!

– В монастырь? Да сама не знаю. Я просила Бога дать сегодняпоследний знак – будто мало мне еще знаков! – ну и появилась Инга, а потомты. Только я не знаю, как все это трактовать: «за» или «против».

– Наверное, «против», – поспешно сказал Юрий. –Еще чего спросить хотел… В монастырь – это из-за… ну, из-за секса? Из-за того,что было в Аммане? Чтобы оно не повторялось в твоей жизни?

– А ты как думаешь? – сухо усмехнулась она. – Мнеэтого секса… по гроб жизни хватит!

– Ты уверена?

– В каком смысле? – Голос Алёны стал настороженным.

– В смысле знаков, которые ты попросила. Я думаю, все, чтопроизошло, не только для того произошло, чтобы ты сегодня из Выксы уехала иоказалась вдали от монастыря. Ну, чтобы мирские заботы тебя одолели. Я думаю,главное не в этом. Главное – в тебе. Ты столько испытала, и тебя это прошлоеникак не отпускает, но жизнь идет, и ты не можешь этого не понимать…

Ох, как падало, обрывалось сердце, как сохли губы от страхавсе испортить, сломать, потерять! Но больше нельзя было топтаться на месте, ужепора было сказать все прямо.

– Я думаю, что люблю тебя. Нет, ты молчи, – вскинулсяон, уловив легкое движение в темноте. – Я так думаю, но тебя это ни к чемуне обязывает. Мы чудом встретились, и все, что нас сводит беспрестанно, –это ведь не просто так, это все не зря. Но ты мои чувства можешь разделять илинет – твое дело. Потом решишь, это не к спеху, в конце концов. Я сейчасвообще-то о другом.

Вздохнул поглубже – и выпалил:

– Мне кажется, прежде чем ты все решишь окончательно,определишь свою судьбу, нам нужно с тобой лечь в постель и заняться любовью.

Господи, ну почему только этот дурацкий словесный оборотсейчас и оказался уместен?! Нельзя сказать – «предаться любви», потому чтовзаимности между ними нет и вообще неизвестно, счастье это им принесет илигоре. Речь идет о чем-то вроде опыта – на той тончайшей грани души ифизиологии, по одну сторону которой зияет бездна отвращения, зато по другую –сияет высокая страсть.

– Почему – нужно? – прошелестела Алёна.

Юрий невольно перевел дух. Сказать правду, он ждал пощечины,или истерики, или чего-то вроде той сцены, которая уже разыгрывалась на егоглазах в одной из кают незабвенного «Салона Каминов».

– Не знаю, – ответил откровенно. – Чувствую так.

– Это что… из-за альбома?

– Да, – ляпнул Юрий, но тотчас спохватился, что онаможет услышать за этим «да», и его даже пот прошиб от страха. – Только неподумай, будто эти картинки меня возбудили. Я вполне нормальный человек,ничего, кроме отвращения, они у меня не вызывают.

– А, ну понятно, – так же безжизненно, почти беззвучнопроизнесла Алёна. – Это ты как бы ради меня стараешься, да? Чтоб у беднойдевушки не было комплексов, так, что ли?

– Отчасти, – признался Юрий. – Но только отчасти.Может, ты забыла, что я вначале сказал, ну так я и повторить могу!

Девяносто девять женщин на ее месте с деланным равнодушиемспросили бы: «А что ты сказал?» Она же только усмехнулась:

– Ты хочешь прямо сейчас, здесь?

– Да.

– А если я не смогу? Или, еще хуже, не сможешь ты? Вспомнишьто, что я тебе рассказывала, – и…

– За меня ты, пожалуйста, не беспокойся, – сухо прервалЮрий. – Ну а если не сможешь ты, значит, ничего не будет.

– Забавно, – произнесла с отвращением Алёна. –Оказывается, я давно уже об этом думала. Казалось бы, ну, по идее, если книжкивспомнить и все такое, всякую такую психологию, изнасилованная женщина должнаполучить отвращение к сексу до конца жизни. И оно у меня было, это отвращение.Но вместе с тем я, как выяснилось, думала, что надо попробовать это с другимчеловеком… Я и про тебя думала – ну, в этом смысле, – еще когда лежала подтремя одеялами в каюте, помнишь?

– Помню. Я тоже думал. И тогда, и потом, и еще раньше.Всегда.

– Как-то дико, наверное, что мы так просто обо всем этомговорим, да? – шепнула Алёна. – Это же должно быть… ну…

– Нам просто не повезло в этом смысле, ни тебе, ни мне. Слюбовью не повезло. Высохло все в душах, а хочется, чтобы цвело и сияло. Ну чтоподелаешь, если нам придется начинать с того, чем для многих других всевенчается? Вдруг получится!

Она молчала так долго, что Юрий уже почти уверился, что недождется ответа. И вдруг прошептала:

– Только, пожалуйста, не зажигай свет, хорошо?

Да у него и в мыслях такого не было!