Юрий в конце концов решил плюнуть на женские слабости изаняться своим мужским делом. Для начала опять долго отговаривал бабу Варюобращаться в милицию. Потом заставил Алёну позвонить в Выксу. Получить сведенияоб Инге оказалось совсем непросто. Наконец дозвались палатного врача, которыйнеприветливо буркнул, что девушка все еще без сознания, и бросил трубку. Алёнаокончательно приуныла и собралась немедленно уезжать. Юрий похолодел. ЭтойВыксы он боялся до смерти – вернее, Алёниного возвращения туда, к давящему,укоряющему великолепию разрушенных стен Троицкого собора, к голосам истенаниям, до сих пор слышным из развалин взорванной церкви Иверской Божьейматери. Как опутает ее все это снова, как возомнит она, что только и осталосьей теперь – грехи замаливать…

Как ни странно, на помощь пришла Варвара Васильевна. Ей таквнезапно и резко поплохело, руки так затряслись, а лицо так побледнело, чтобыло бы сущей бесчеловечностью бросить в одиночестве больную старушку, недавнопережившую тяжелое потрясение… ветеранку, между прочим, фронтовичку!

Алёна мигом раскаялась, отменила отъезд и согласилась сидетьс несчастной бабулькой хоть сутки напролет, хоть двое. Юрий вздохнул соблегчением и отправился к телефону, однако случайно поймал такой острый, такойживой, такой понимающий взгляд полумертвой старухи, что с трудом проглотилсмешок внезапной догадки.

Ай да фронтовичка! Ай да ветеранка! Все-таки бабка былаочень даже неглупа, и стоило ей только услышать про Выксу, как вся ее боевая,атеистическая, комсомольская юность так и взыграла, так и вскипела ключом.Наверное, она предпочитала, чтобы внучка предавалась неофициальной любви на еедиване, а не превращалась в унылую Христову невесту. И решила воспрепятствоватьэтому превращению, елико возможно…

Юрий снова почувствовал прилив глубочайшей симпатии к этойхудой старухе с измученным лицом. Даже сейчас видно, что когда-то она быларедкостной красавицей. На тумбочке около ее кровати – большой портрет парня ввоенной форме с плакатной улыбкой и веселыми глазами. Тоже лицо, какое нечастовстретишь! Муж ее, наверное, тот самый Герой Советского Союза, Золотую Звездукоторого, а значит, память, Варвара Васильевна готова была защитить ценою жизни– и своей, и чужой. Может быть, когда-нибудь обстоятельства станут помилосерднее,может быть, появится у Юрия возможность подружиться с этой красивой, умной,странной женщиной, а то и попасть к ней в родню…

Он сел за телефон, предаваясь приятным мечтам, улыбаясь,уверенный, что довольно быстро нащупает след той пресловутой студии, от которойвсем было столько хлопот. Ничего подобного! Никакие справочные ни о какойстудии ничего и слыхом не слыхали. На вахте телецентра посоветовали обратитьсяв приемную директора, но не уточнили, какого канала. Наконец после длительнойсерии звонков, наслушавшись всяческих ответов, среди которых были и насмешки, игрубость, и самые нелицеприятные отзывы о бывшей телевизионной знаменитости,Юрий положил трубку, ощутимо разогревшуюся в его руках, и тупо уставился настенку, так ничего и не узнав.

Выходило, что Денис Кораблев врал? Однако Алёна подтвердила,что Инга до последнего времени посещала студию, даже когда телеканал Шестаковой«Око Волги» прекратил свое существование. Почему это произошло, Алёна толком незнала, из-за каких-то денег, что ли, но студия работала. А вот где онанаходилась…

Юрий пометался по кухоньке, где устроил свой штаб, но ничеготолкового не придумал. Пришла Алёна, начала чистить картошку, и все умныемысли, если таковые имели место быть, улетучились у него из головы при взглядена ее худые, понурые плечи, печально склоненную голову в платочке и потупленныеглаза. Он не мог видеть ее такой – полной раскаяния! Вчера ночью она быласовсем другая! Но опять же – до новой ночи еще далеко, а потому Юрию пришлосьприжать ладонь к сердцу, чтобы сдержать, усмирить эту любовь, которая не давалаему покоя, проглотить все слова, которые так и рвались с языка, и выдавитьтолько:

– Картошечку чистишь?

Наблюдение редкостное по качеству глубокомыслия, но затосовершенно безопасное.

– Ага, – подтвердила Алёна, проворно снуя ножиком поогромной заскорузлой картохе. – Поджарю – надо же поесть наконец. А большеу бабы Вари нет ничего. Сейчас перекусим, а потом я на базар схожу.

Какой-то тревожный звоночек звякнул в душе, но Юрий убедилсебя, что она не стала бы врать. Если все-таки соберется уезжать в Выксу,скажет прямо. Все-таки он уже успел немного узнать Алёну. Это была воплощеннаяпрямота, и этим она напоминала свою бабку-тетку гораздо сильнее, чем, можетбыть, осознавала.

Итак, Алёна чистила картошку, а Юрий машинально следил за еепальцами, соображая, что делать дальше.

Очистки с тихим шуршанием падали на газету. Юрий невольноскользнул взглядом по скомканной странице. «Гу… Ве…» – было начертано большимикрасными буквами на черном фоне, и он едва не хлопнул себя по лбу, сообразив,куда с самого начала надо было идти, не тратя времени на телефонные переговоры.

В «Губернские ведомости»! К подружке Римме! Потому что еслисо студией Тамары Шестаковой была связана хоть одна грязная сплетня (а этого немогло не быть!), Римма ее непременно знает. И сплетню, и студию.

Он поглубже вздохнул и потянул на себя дверь, так и непридумав, что наврет, если у входа будет дежурить тот же цербер Гоша, которыйне мог не запомнить бурного предыдущего пребывания Юрия в редакции. И с трудомсдержал смех, увидев, что история повторяется: кресло рядом со столиком ителефоном снова пустовало. «Крючок для пираньи», – гласила надпись наобложке очередной книжки. Боже! Неужели с пираньями не только… это самое… но ихеще и ловят и в пищу употребляют? Хотя, судя по прикиду очередного манекена,опять курс молодого бойца. А вот и сам боец!

За маленькой дверью раздался характерный шумунитаза-»компакт», и Юрий, не чуя ног, взлетел по лестнице на второй этаж.

История повторялась и здесь. Тишина и безлюдье! В знакомойкомнате знакомый рыжий дедушка, как и в прошлый раз, сидел, вперившись в синий«Нортон». Знакомо затрещали сразу два телефона, он вскочил и, врастопыркусхватив трубки, прокричал: «Не знаю! Нету его!» – и опять уткнулся в компьютер.

«Неужели все еще спрашивают Ал. Фавитова? – изумилсяЮрий. – Что же он снова натворил, поганец этакий?»

Он прошел по коридору дальше. В приемной опять исходил паромчайник, и, выключая его, Юрий прислушался, не донесутся ли из-за двери знакомыеохи-вздохи Лоры. Там было тихо, однако Юрий потянул на себя дверь (ручкупочинили, ого!) не без некоторой опаски.

Первый взгляд на стол вызвал у него вздох немалогооблегчения. Стол был пуст! То есть нет, совсем не пуст, а завален горой бумаг,однако того, чего Юрий боялся там увидеть, – распутного женскоготела, – на нем не было.