– А-а… А старики, куда их? Что с ними будет?

Вариса пожала плечами и опустила взгляд.

– А жили бы нормально, и ничего бы не было, – пискнула у меня за спиной девушка-официантка.

Вариса на неё шикнула. Сверкнула молния в голубых глазах.

И что-то окончательно перевернулось у меня в душе.

– Я должен вернуться, – пробормотал я, ни к кому не обращаясь. – Немедленно.

– Еды с собой возьми, – сказала мне Вариса.

Кроме еды с водой хозяйка «Утренней звезды» выдала мне ещё и потрёпанный шерстяной плед, термос с кофе и спрей от инсектов. Она ни о чём не спросила, а я ничего не объяснил, но каким-то тридесятым чувством она всё понимала.

Я с грустью окинул взглядом уютный номер с кедровыми ветвями на балконе. Как же хотелось завалиться на мягкую постель и продрыхнуть до утра. Как же ныли топавшие целый день ноги. Как же слипались глаза. Но – вдруг отец уже в курсе, что я здесь, и меня ищут? И к утру как раз найдут…

Я ещё раз поблагодарил Варису и рванул к границе.

Боты меня пропустят. Пусть попробуют не пропустить! И плевать, узнает ли отец.

5. Пустота и боги

– Рассказывай! Всё, что мне ещё нужно знать, рассказывай сейчас же! – я орал на Неонилу, на старую седую Неонилу с поразительно молодыми чёрными глазами.

А она растерянно моргала со скрипучей кровати.

Страж-боты меня пропустили, хотя и пищали недоумённо в этот раз дольше. До границы добрёл лишь на Варисином кофе, потом на нём же убрёл как можно дальше от ботов. Я брёл и брёл, пока не выбросил опустевший термос и завалился спать на шерстяном пледе. В жизни не встречал постели мягче!

Через пару часов проснулся от того, что дико чесалось всё тело, и проклял себя за то, что забыл про спрей. Ничего, у бабки он мне ещё пригодится. Конец вам, инсекты.

В Заповедник выполз с другой стороны посёлка, ругаясь, на заплетающихся ногах дошёл до бабкиного дома и ввалился в него, когда она ещё спала.

И вот сейчас она сидела и смотрела на меня.

– Я думала, ты ушёл, – тихо сказала Нила.

Такая старая. Такая беззащитная.

– Я… Я так не могу. Давай – в вирт. Только ты и я. Где-нибудь, где можно поговорить.

– Боишься орать на старуху, – усмехнулась Нила. – Подожди, я хоть умоюсь.

Мы шли в мерцающей темноте – по лунной дорожке, уводящей в глубокое небо, и над нами сияла утренняя звезда. Земля исчезла, не было ничего, кроме тьмы и серебристого света.

Нила снова явилась мне сорокалетней, сейчас на ней было длинное платье глубокого синего цвета. И теперь мне почему-то очень хотелось назвать её матерью…

– Я была одной из них, – печально сказала Нила. – Одной из тех, кто уничтожил этот мир. Филип был убедителен, мой сын поверил ему, а я поверила сыну. Заставила себя поверить, что Дар златокрылов – слишком тяжёлое бремя для нас, всех нас. Поверила, что без них будет лучше.

– Но ты-то совсем не такая! – вскинулся я.

Нила покачала головой.

– Он говорил, что всё будет иначе. Я знала, что ему нельзя верить, никогда нельзя было, но… Мне казалось, что у меня нет выбора. Он говорил, что будут разные зоны – для тех, кто чувствует, и тех, кто нет. Что мы будем постепенно искать пути соприкосновения. Будем учиться жить вместе и помогать друг другу, дополняя. В конце концов, способность сохранять полное равнодушие ко всему тоже бывает полезно, верно?

Она горько улыбнулась и немного помолчала.

– Я создала программу – очень давно, ещё в молодости, – продолжила после. – Проклятый прототип сегодняшнего вирта. Мне хотелось красоты, я и не думала… Не думала, что однажды придётся тестировать и современную пакость. Будь она неладна.

– Вот почему ты так легко взламываешь коды… – прошептал я. – Ты их создавала!

– Я думала, всё будет иначе, – повторила Нила. – Но Филип зверел с каждым днём. Всякий, кто был способен хоть на малейшее сопереживание к ближнему, вызывал у него холодную ярость. Он запретил пускать их на нормальные должности и позаботился, чтобы в «рабочих» областях их заменили боты. Он запретил даже появляться на первой и второй полосе! «Полосах чистых людей», так он сказал. Чистых от гнилого атавизма. И однажды им осталось только обслуживать тех, кто желал «прикоснуться к древнему удовольствию, не теряя божественной пустоты». Так красиво он назвал садистские развлечения. Сначала он легализовал салоны и открывал их пачками. Но вирт-игры давали больше возможностей при меньших затратах. И это нашло спрос с обеих сторон, уж не знаю, к несчастью или…

– Но… Тогда, может, просто отключить эти вирты? И пусть люди учатся любить друг друга… ну… просто так. Не может же быть, чтобы пустоту невозможно было заполнить иначе!

Нила хмыкнула.

– Вот ты, например, можешь получать удовольствие просто от секса?

Трясущаяся девчушка с веснушками и светлыми ресницами. Истерика в конце…

– Я попробовал. Однажды…

– Я ушла. Когда поняла, к чему всё идёт, я просто ушла в этот Заповедник. Кое-кого из близких они не стали сгонять в салоны и на третью полосу, позволили жить более или менее прилично, в качестве экспонатов. Как в зоопарках раньше держали обезьян. Уж не знаю, как мой сын осмелился возразить Филипу…

– Мой отец… – растерянно бормотал я. – Мой отец… Я всегда считал его богом этого мира, а им оказалась ты… Богиня…

– Перестань, – тихо рассмеялась она.

А потом рассказала, что нужно сделать.

6. Распаковка кода

Я скользил на хамелеоне по хитросплетениям вирта. Хамелеон – это такая штука, уже давно созданная для подобного случая.

Она может быть гигантской змеёй, может быть бронтозавром, а может – и крупным златокрылом. Зависит от целей. Надо ли тебе скользить по туннелям, таранить дверь или взлететь в воздух.

Я до конца не верил, что делаю это, не верил, что это правда. Казалось, вот-вот я проснусь у себя дома, кто-нибудь – отец или Филип – вырвет меня из сумасшедшего вирта. Не вырвет. Меня отключили из общего доступа. Я присутствую в вирте, но как бы в режиме «невидимости». Но это не значит, что Филип уже не послал за мной погоню. А отец… Отец…

…Филип обещал, что вирты будут лишь временной мерой – терапией для тех, кто иначе не справится с пустотой, и возможностью подработать для тех, кто оказался на обочине. Я сама создавала, и сама тестировала вирт. Тем более что предыдущая