Кладбищенские рабочие забросали могилу землей, поставили двавенка - от Богданова и от его сына, старушки-соседки положили цветочки -заказывать венок им не по карману. Последним к свежей могиле подошел Василий сохапкой разноцветных хризантем, от себя и от Катерины.

Втроем они двинулись к выходу.

- Я всегда был уверен, что Глафира меня похоронит, -сказал Богданов. - А вышло, что я ее хороню.

- Но ведь она намного старше вас, - осторожно заметилаКатерина. - Она должна была уйти раньше.

- Глаша была всегда. Сколько я помню себя, столько япомню Глашу. Отец погиб, мама умерла, а она была рядом со мной. Мне казалось,так будет вечно. Ах, Глаша, Глаша… Как вы думаете, Катя, она боялась смерти?Думала о ней?

Катерина молча шла, глядя под ноги. Ответа у нее не было.Зато он, как оказалось, был у Василия.

- Баба Глаша не хотела умирать раньше вас, она частоговорила об этом. Боялась, что у вас хлопот будет много с ее похоронами. Нехотела вам беспокойство доставлять.

- Она что, обсуждала это с тобой? - ревниво спросилБогданов.

- Ну да. А что такого? Нельзя? - тут же окрысилсяВасилий.

- Не в этом дело. Почему с тобой, а не со мной?

- Не знаю. Да и какие у нас разговоры были, ну вы самиподумайте, Глеб Борисович? Загляну к ней на кухню, присяду на пять минут, онамне чаю нальет, пирожок даст, три слова скажем друг другу - и все.

Катерина бросила на Василия благодарный взгляд.

Может, зря она его считает глупым и поверхностным?

Вот ведь уловил же ревность Богданова и спешит егоуспокоить. А мэтр тоже хорош: человека уже нет, похоронили только что, а онвздумал ревновать, мол, почему сокровенными мыслями с ним не поделилась, а скаким-то там Васей обсуждала. Господи, да разве имеет это хоть какое-нибудьзначение?

***

Ничто не имеет значения. Смерть Глафиры почему-топодчеркивает это особенно ярко. Какая разница, настанет торжествосправедливости или нет? Что изменится, если оно настанет? Ничего. Люди какжили, так и будут жить. Машины будут ездить, птицы будут летать, будет идтидождь, потом выпадет снег, потом станет тепло и придет лето. А потом сновабудет идти холодный бесконечный дождь. А потом ты умрешь, и тебя положат вдеревянный ящик и будут закапывать в мокрую глубокую яму. Или сожгут в печке.Других вариантов не будет Нельзя жить всегда, рано или поздно придется уходитьИ в момент ухода все наши мысли о справедливости вдруг предстанут в совершеннодругом свете, и мы поймем, что принимали за справедливость наши личные амбициии всю жизнь занимались тем, что пытались отомстить или расквитаться за обиды,которые нам наносили. Зачем? Зачем мы тратили на это время и силы, вместо тогочтобы радоваться, любить, растить детей, получать удовольствие от работы? Нашискудные, убогие представления о мифической справедливости заставляли нассовершать поступки, которые отравили нашу и без того недолгую жизнь.

Надо отступить, пока не поздно. Надо перестать думать обэтом, перестать стремиться кому-то что-то доказать.

Но ведь раны так болят… Раны, оставленные унижением,обманом, несправедливостью. Как быть с ними?

Наплевать и забыть? Пусть себе болят? А кто сказал, что ониперестанут болеть, если сделать то, что ты считаешь восстановлениемсправедливости? Раны останутся, и память об обмане и унижении тоже останется,только ко всему этому прибавится еще понимание того, что в ответ на причиненнуютебе боль ты тоже причинил кому-то боль. Вот и все. И никакого облегчения.Только появляется лишний груз.

Отступить. Больше ничего не делать. Пусть все останется какесть. И не имеет никакого значения, хорошо или плохо живет тот, кто причинилтебе боль. Потому что эта боль - твоя, она живет в тебе, и это твоя проблема, ане того, кто тебе ее причинил. А если это не его проблема, то ничего и неизменится, что бы ты ни предпринимал. Обидчику, возможно, станет плохо, но твояпроблема останется с тобой, она никуда не уйдет. Если тебя когда-то унизили, тоникакие твои действия этого не отменят, это уже случилось, рана уже нанесена, иона болит. И не имеет значения, унизишь ты обидчика в ответ или забудешь о нем.Все равно рано или поздно ты умрешь, и ответное унижение не прибавит тебе ниодного дня жизни. И он, твой обидчик, тоже умрет.

Ничто не имеет значения.

***

Владислав Стасов всегда вызывал у Насти ощущение надежностии незыблемости. Огромный, почти двухметровый и никогда не унывающий, он в любоепомещение, даже самое тесное и прокуренное, вносил на своих широких плечахосвежающую энергию собственной убежденности в том, что все хорошо и будет ещелучше.

И стены словно раздвигались вокруг него, и воздух становилсясвежим и бодрящим, и неразрешимые проблемы начинали выглядеть вполне доступнымии вообще пустяковыми. Правда, энергия собственной убежденности была у Стасованастолько сильна, что в те редкие дни, когда он все-таки падал духом,окружающим казалось, что наступил конец света.

Он ввалился в маленький Настин кабинетик, отряхиваясь иотфыркиваясь, как большой лохматый сенбернар.

- В такой дождь надо сидеть дома и наслаждаться хорошимбоевиком, а не мотаться по улицам, - пожаловался он.

- Тебе не боевики надо смотреть в свободное время, амаленькому сыну книжки читать, - отшутилась Настя. - Тоже мне, отец называется.Давай рассказывай.

Стасов хитро прищурился, прицелился и щелкнул ее по лбу.

- А ты меня не критикуй, ненаглядная, у меня для этогожена есть. Расскажу, если ты мне объяснишь, почему ты присылаешь ко мне этуписательницу, а потом интересуешься подробностями. Взяла бы сама и сделала.

Так нет, всю грязную работу на меня спихнула, а я теперьотчитывайся. Так, да?

- Не так, Владик. Когда Славчикова была у меня, ничегоеще не случилось. А потом в ее присутствии убивают человека. И в присутствии ееродственника. Там еще третий свидетель был. И все трое утверждают, что ничегоне видели и не слышали. Может, правда. А может, все трое врут и друг другапокрывают. К Славчиковой у меня подходы есть: она ко мне обращалась, мы с нейвстречались, поэтому с ней я разберусь сама. А вот с Василием все непонятно,особенно в свете рассказов Екатерины - Сергеевны об игрушечной бомбе. И преждечем к мальчику подступаться, я хочу поднабрать информацию. Убедительно?

- Вполне, - кивнул Стасов. - Значитца, так, АнастасияПавловна. За неделю, которая прошла после обращения ко мне Екатерины СергеевныСлавчиковой, объект по имени Василий Владимирович Славчиков вел образ жизнибеспорядочный и никакому графику не подчиненный. Ложился поздно, вставал ещепозднее, в среду и субботу посещал писателя Богданова, в среду же, а потом вчетверг и пятницу встречался с дамами разного возраста и калибра. Одна из нихработает в ночном клубе, вторая трудится на "Мосфильме" в качествегримера в творческом объединении "Панорама", третья, самая старшая,служит редактором в издательстве, которое публикует романы ВасилияБогуславского. Все три встречи носили сексуальную окраску.