- Самусеву, - подсказал Тихоня. – Пелагею. Я как раз сегодня у них был.

Он скривился и тихо добавил:

- Потом… там всё… в общем, скажем, что специально ездил за крестильной свечой и родственной кровью… и что мне дали. Благословили обряд провести. А для него тело надо. Скоро полнолуние. Тело надо выкопать ночью…

Бред.

Но не меньший, чем святая вода и крест на стене.

Поверит? Должна бы.

Некроманты в глазах людей на кладбища только глубокой ночью и ходят.

- Только надо как-то…

- Я буду возмущаться, - произнесла Милочка устало. – Громко… потом… мы с Захаром поругаемся? И я убегу… в расстроенных чувствах.

- А я попрошу принести мне чаю. Скажу, что устал очень… но вы уверены?

- Нет, - ответил Бекшеев.

И я согласилась: мы не уверены. Ни я, ни он. Потому и затеваем эту игру.

Опасную.

И…

- Просто как-то вот… не укладывается в голове, - призналась Людмила.

Ну, это с непривычки.

- Скажите, - Бекшееву надоело лежать смирно. – А ваша бабушка… что вы знаете о ней? О её работе?

- Честно говоря, немного. Они с мамой постоянно ругались. Мы и жить вместе стали только после того, как бабушка заболела… надорвалась. Она была хорошим целителем. Идейным… а мама её идеи не разделяла. То есть разделяла, но не так радикально, что ли. Она… скажем так, она не была согласна с бабушкиным решением сделать здесь госпиталь, - Людмила огляделась. – Я не помню это место другим… к моему рождению всё было вот так… или почти так. Ремонт мы всё же делали.

Она неловко улыбнулась.

- Но… мама как-то упрекнула, что мы могли бы жить лучше… много лучше… что гостиница, в отличие от госпиталя, хотя бы доход приносила. Бабушка же считала, что человек способен обойтись малым. Что два платья – этого довольно. А третье – излишество, не говоря уже о праздничных нарядах. Или вот посуда… у нас в доме была самая простая, алюминиевая. Уже после бабушкиной смерти мама купила фарфоровый сервиз. И плакала… помню сидела и плакала. А я не очень понимала, почему. Извините, вряд ли это к делу относится…

Людмила неловко пожала плечами.

- Вы не подумайте. Дело не в скупости… наоборот. Бабушка… она жила, чтобы служить людям. Отдавала всю себя. Горела… и от нас с мамой требовала того же.

- Но прислугу держала?

- Вы про бабу Жору? Извините, я имени её не вспомню сейчас… а вот саму её – прекрасно… такая вот… некрасивая и злая женщина. Почему – даже не скажу. Она всегда была злой. Недовольной. И раздражалась… но просила за работу мало. Хотя и делала её из рук вон… а что до бабушки, то она полагала, что быт вытягивает силы, которые она может потратить с куда большей пользой… в общем, это был разумный компромисс. Кроме того баба Жора помогала ей на дому с некоторыми…

- Операциями?

- Да. И с ними тоже… я так думаю. Я ведь была не особо взрослой… и не всё видела, не всё замечала.

- А ваша бабушка принимала на дому?

- Знаете, странно вот так оглядываться назад, - произнесла Людмила с некоторым удивлением. – Кажется, что всё-то ты знаешь, что всё… помнишь? Что оно обычно и так… а оказывается, что не знаешь и не так уж и помнишь. И вообще сложно сказать, помнишь ли ты на самом деле или это придумал так прям сейчас. Хотя… кабинет у неё был. И помню, она выговаривала маме, чтобы та не смела соваться… а ещё они с мамой ругались.

Она наморщила лоб.

- Сейчас…

- Не торопись, - проворчал Захар. – Вечно она спешит, спешит…

- Да… мама обвинила бабушку в лицемерии… в том, что она берёт деньги с пациентов, а сама говорит, что целитель обязан даром делиться бесплатно. Ну, то есть не требовать больше, чем положит государство.

- А бабушка?

- Бабушка сказала, что жизнь не так проста… и что с одних не убудет, раз уж они не хотят идти официальным путём, а вот другим с того прибавится. Что эти деньги она отдает нуждающимся. И тут я верю. Она всегда и всё отдавала… кстати…

Людмила замерла, поражённая догадкой.

- Они ведь… нет, это просто… совпало или…

- Идём, - Захар поднялся, не позволив ей договорить. – Тебе тоже отдохнуть не мешает. Слушай… мне звонил старый приятель… есть место в одном госпитале. Ищут толкового целителя и непременно женщину… именно для работы по гинекологической части… хотят отдельное крыло открыть, которое будет специализироваться…

Он вывел Людмилу за дверь и в спину подтолкнул, а потом дверь прикрыл.

- Ты бы переоделась сходила, - заметил Бекшеев.

- Потом.

Успею. Вон, договорим и пойду переодеваться и подвиги совершать. Бекшеев всё понял правильно и посмотрел на Тихоню:

- И что выяснил?

- Выяснил… вот, шеф, скажи, почему люди такое дерьмо-то? Нет, я понимаю, что хорошие тоже… в общем, с Величкиной всё аккурат по протоколам. С Козулиной тоже просто. Пил. Бил. Хотя соседки утверждают, что и у Козулиной характер был такой… своеобразный. Что порой она и сама мужа доводила. Причем сперва она к нему придираться начинает, цепляться по любому поводу, он закипает… она даёт ему выпить, во успокоение, потом новый виток придирок. Он срывается…

Бред?

Хотя… люди существа в высшей степени странные. И потому верю.

- Потом мирятся и любовь играют… и так, что все вокруг слышат. И следующие пару недель он её на руках носит и пылинки сдувает. А потом по новой. Причем тогда, когда ребра сломали, то это не муж был. Это Козулина реально со стога свалилась неудачно. Сама выпила. Это мне подружка её задушевная поведала, как и то, что детей она не хотела. Почему – та не знает, но подруженька прямо заявляла, что никакие дети её семейное счастье не испортят.

Своеобразное такое счастье.

Очень на любителя.

- Муженёк после смерти запил надолго, а потом в монастырь ушёл, грехи замаливать…

- Ты не из-за неё злишься?

- Нет… после этих двух я к Самусевым поехал. Такой вот хутор… хороший, крепкий хутор. Забором обнесён высоченным. И чужим там не рады… но ничего, приняли. Знаешь, шеф, что интересно? А то, что на хуторе этом одни бабы. Разные, постарше и помоложе… есть совсем мелкие, что в