десантная группа начать высадку, в то время как «Донской» с миноносцами имел приказ оставаться в Корейском проливе и обеспечивать действия воздушных разведчиков.

Едва выйдя на безопасные глубины, весь отряд с обоими приданными миноносцами вместо логичного и вполне ожидаемого рывка на север – домой, или на юг-юго-запад – в океан, повернул строго на запад и уверенно двинулся к корейскому берегу Это вызвало некоторое замешательство у скромного японского «почетного караула», состоявшего из трех небольших рыбацких шхун, тут же бросившихся врассыпную.

Судя по всему, выбранная ими дистанция для наблюдения в пять миль сразу показалась недостаточной, а в возможность ее увеличения или хотя бы сохранения никто на них теперь не верил. Почти сразу они разразились длинной истерикой в виде повторяющихся каждые десять минут одинаковых серий цветных сигнальных ракет.

На столь активную сигнализацию просто не могли не отозваться наблюдательные посты, разбросанные на тысячах больших и малых островков, на которые дробился гористый берег южной Кореи, встречаясь с морем. Что и было вскоре отмечено. Курс русского отряда упирался в шхерный лабиринт на примерно равном удалении от островов Екджидо на востоке и Долсандо на западе.

Над островами уже вставали густые шлейфы дымовой сигнализации. С сигнальных постов на острове Ару-Сому, который русские старательно обходили по широкой дуге, тоже начали пускать в небо сигнальные ракеты. Дальше за ним сигналы ретранслировались от острова к острову. Отмечалось начало работы не менее трех японских станций беспроволочного телеграфа.

Одновременно с изменением курса отряда на высоко завешенной парусиной корме «Терека» начал раздуваться черный горб наполняемого газом аэростата. Теперь уже было совершенно очевидно, что русские пришли на разведку и намерены обследовать переплетение бухточек и проливов, раскинувшихся южнее острова Коджедо. А судя по составу привлекаемых сил, одним обследованием, вполне возможно, не ограничатся.

Но дальнейшие действия для сторонних наблюдателей снова должны были показаться не логичными, впрочем, только сначала. Оба номерных миноносца, даже не пытаясь догнать казавшиеся обреченными парусные дозорные суда, приблизились к борту аэростатоносца и заняли позиции под его высокой кормой, словно следуя в поводу. Так продолжалось в течение получаса, за которые черная груша сферического аэростата успела оторваться от палубы, подняв на подвесной системе пристегнутую корзину с экипажем из двух человек. Затем миноносцы начали медленно обходить «Терек» с его правого борта, а он, положив лево руля, двинулся от них вниз по проливу. Следом повернули трехтрубные крейсера и транспорты с десантом, начав быстрый отход от берега. А продолжавший медленно подниматься шар потянулся уже не за своим «родителем», а за миноносцами, осторожно пробиравшимися к ломаной береговой черте прежним курсом.

Одинокий эсминец, до этого нарезавший нервные зигзаги в голове строя русского отряда, тоже отделился и обеспечивал прикрытие уже новых необычных носителей воздушного шара, проворно ринувшись в залив, образуемый сползавшими к югу островными грядами, и разгоняя пасущуюся там парусную и гребную рыбацкую мелочевку.

Высокобортный «Дмитрий Донской», начавший заметно оттягиваться за корму всего отряда с самого начала этих подозрительных эволюций, теперь медленно маневрировал юго-восточнее своих миноносцев за пределами стометровой изобаты, издалека наблюдая за ними и выжидая.

Шар между тем поднимался все выше и выше. Ветром, набегавшим оттуда-то от Квельпарта, его заметно клонило к северо-востоку от своей привязи. Вдруг привязной трос отделился от корзины и упал в воду, стегнув по волнам длинной плетью. Из корзины подавались короткие световые сигналы, на которые отзывались миноносцы и старый крейсер.

* * *

Капитан Бараташвили[13] и военный фотокорреспондент Подзоров заняли места в корзине аэростата в 09:23 утра 5 октября. Шар еще продолжали наполнять, но он уже рвался в небо, натягивая подвесную систему и раскачивая якоря. Проверка средств связи и прочего довольно скудного оборудования много времени не заняла, так что доклад о готовности к полету последовал уже через три минуты.

С мостика «Терека» сразу дали «добро» на старт. При этом в трубке отличного немецкого телефона, казалось, был слышен тяжелый вздох командира аэростатоносца, словно не сумевшего совладать с волнением. Все же первый полет над вражеской территорией. Впрочем, вполне может быть, что это обычные помехи на линии (капитан второго ранга Артшвагер просто посчитал, что его уже не слышат, но контакты разомкнулись только спустя пару секунд).

К половине одиннадцатого «поводья» привязных тросов и телефонного провода уже передали на «двести шестого», ставшего новым поводырем, хотя и ненадолго. Шар, мягко облизываемый ветром, забирался все выше. Узкие веретенообразные корпуса миноносцев остались внизу и в стороне, а почти под самой корзиной топорщился своими шестью острыми вершинами-мысами остров Екджидо.

Как только миноносец-аэростатоносец оказался севернее условной линии, проходящей между ним и Долсандо, командир экипажа доложил вниз по телефону, что в пределах обозреваемого пространства паровых судов не наблюдается. Видны только рыбацкие шхуны. После чего отстегнул контактный разъем проводной связи и со словами «Пошли с Богом!» дернул за рычаг пристяжного карабина, освобождая шар от привязи.

После небольшого рывка корзина начала ощутимо раскачиваться, но колебания быстро затухали. Убедившись в этом, он отбил фонарем светограммы о благополучном начале полета на миноносцы, потом – на «окинавский» отряд, удаляющийся к югу и начавший разворачиваться на северный курс, а следом – на «донской», маячивший милях в десяти восточнее, почти на середине пролива.

Подзоров тем временем возился с треногой своего аппарата, пытаясь отвлечься за любимым делом от тревожных мыслей. Честно говоря, ощущения от свободного полета в болтающейся корзине его не радовали. Особенно то обстоятельство, что шар начал гораздо быстрее набирать высоту.

С сомнением покосившись на своего командира и напарника, буквально лучившегося от счастья, он сделал снимок конвоя, после чего принялся крепить камеру в гнезде на стенке корзины, готовя ее для съемки объектов, над которыми их пронесет ветром. Случайно взглянув вниз, где прямо под ними на поверхности моря распластался Екджидо, сквозь видоискатель камеры напоминавший расплющившуюся от падения с большой высоты лягушку, он с трудом подавил спазм желудка. А князь уже трепал его за плечо и почти кричал в самое ухо:

– С ветром повезло! Если не переменится, прямо над Мозампо пройдем, а потом и Фузан с Ульсаном осмотрим.

Но тут, вероятно, заметив бледность на лице компаньона, посоветовал:

– Ты вниз пока не гляди. И дыши глубоко. Полегчает. Обязательно полегчает! Ты чувствуешь, воздух-то какой?! Только у нас в горах такой воздух! Только там и здесь! Больше нигде! Понимаешь!

Послушавшись, Федор обвел взглядом горизонт. Видимость была миллион на миллион. С такой высотищи самого горизонта вообще видно не было. Он тонул в какой-то голубоватой мгле, которая соединяла между собой земную поверхность, большей