Латимер был важной персоной — рыцарь Подвязки, ветеран сражений при Креси, Оре и ланкастерского похода, бывший коннетабль Дувра и уполномоченный союза пяти портов. Спикер обвинил его и Лайонса в обретении больших состояний благодаря мошенничеству, сообщил, что они жульничали с налогами: взяли у короля в долг двадцать тысяч фунтов, а вернули двадцать тысяч марок, при этом цена марки составляла две трети от стоимости фунта.

Члены палаты — оратор за оратором — по очереди выходили к аналою в центре зала, и каждый добавлял свои обвинения и жалобы. Люди говорили, что королевские советники богатеют за счет обнищания народа; они обманывают короля — тратят его доходы и требуют новых субсидий. Население совсем обеднело и не может платить непосильные налоги. Пусть парламент решает, как королю вести войну из его собственных средств.

Ланкастер рассвирепел и без свидетелей пригрозил «так напугать межевых рыцарей, чтобы они его больше не провоцировали». Доброжелатель предупредил его: «ваш брат принц поощряет Общины», их поддерживают лондонцы, и в обиду они себя не дадут. На следующий день, дождавшись удобного момента, герцог посетил Общины и напустил на себя такой любезный вид, что члены Общин изумленно на него уставились, однако это не помешало им снова выдвинуть обвинения против Латимера и Лайонса. В качестве свидетелей они вызвали двух прежних казначеев и других чиновников, потребовали предъявить счета и провели судебное расследование. Выслушав все доказательства, члены Общин в один голос воскликнули: «Господин герцог, теперь вы видите и слышите, что лорд Латимер и Ричард Лайонс трудились исключительно ради своей выгоды, а потому мы требуем наказания и удовлетворения!»

Латимер осведомился, кто предъявляет ему обвинения, и сэр Питер де ла Мар дал исторический ответ, что обвинения выдвигают Общины как государственный орган. Так одним махом он создал конституционный инструмент импичмента и увольнения министров. Лайонс хотел провалить процесс, послав Черному принцу взятку в тысячу фунтов, спрятанную в бочке с осетрами. Принц вернул бочку назад, но король, как человек циничный, принял такую же взятку, сказав при этом, что забирает свое.

Парламент подтвердил справедливость обвинений. Два обвиненных министра и четверо помощников, включая зятя Латимера, лорда Невилла, мажордома королевского двора, были признаны виновными, изгнаны со службы, им вменили штрафы и посадили в тюрьму; впрочем, Латимера вскоре освободили под поручительство группы друзей. Алису Перрерс обвинили во вмешательстве в правосудие, поскольку она сидела рядом с судьями и понуждала их принимать решения в пользу ее друзей. Одряхлевший король вынужден был согласиться с устранением Перрерс.

Иоанн Гентский принял петиции о реформе от имени короля; он понял, что на настоящий момент у него нет достаточной поддержки в палате лордов и воспрепятствовать он не может. Общины потребовали не только ежегодного заседания парламента, но и выборов его членов из «лучших людей» графств, а не назначения шерифом. Петиция призывала внедрить статут о наемных работниках и распоряжение об аресте и наказании нарушителей закона; документ отражал растущий антагонизм между нанимателем и работником. Петиция продемонстрировала и нараставшую вражду к папству, она призывала к отмене папских налогов и к запрету экспорта денег. К миру она не призывала, возможно, потому, что, по мнению Общин, неудачами в войне страна была обязана некомпетентным и продажным властям, которые теперь намеревались заменить.

Из поэмы Ленгленда явствует, что «нацепить колокольчик на кота Иоанна Гентского» так и не удалось, реформы не состоялись, поскольку парламент был распущен. В новый совет вошли девять лордов и прелаты, в том числе бывший канцлер Уильям Уикем и архиепископ Кентерберийский Саймон Садбери, прозаический персонаж незнатного происхождения. Молодость парламента сродни юности человека, когда мужчины меряются силой. Кроме Уикема и Садбери, шестеро из семи других членов, включая Уильяма Кортни, епископа Лондонского, были моложе тридцати четырех лет, двоим из них под тридцать, а одному — графу Марчу — двадцать пять. Их оппоненту, великому герцогу Ланкастеру, ровеснику де Куси, исполнилось тридцать шесть.

Едва парламент сформировался, принца настигла фатальная фаза его болезни, осложнившаяся дизентерией. Он так ослабел, что то и дело терял сознание, и каждый раз казалось, что он умер. Его покои заполнились врачами и хирургами, друзья, соратники и члены королевской семьи, приходившие к нему прощаться, и рыдали навзрыд. Сестра принца, Изабелла, и сир де Куси пришли к постели умирающего и тоже залились слезами. Явился Иоанн Гентский и два младших брата — Эдмунд Лэнгли, будущий герцог Йоркский, человек ничтожный, и Томас Вудсток, неприятный, сумасбродный тип с несчастливой судьбой. Пришел король, и «никто в этих горьких обстоятельствах не мог удержаться от слез, глядя на короля, прощавшегося с сыном навеки», с пятым из взрослых детей, ушедших прежде него.[11]

Двери покоев принца были открыты настежь, чтобы старые товарищи и все, кто служил ему, могли проститься, и «каждый человек то горько всхлипывал, то тихонько рыдал», а принц сказал всем: «Поручаю вам своего сына, он еще очень юн и мал, и как служили вы мне, так же преданно служите и ему». Он попросил короля и Ланкастера поклясться, и все горячо поклялись, графы, бароны и рыцари поклялись тоже, «и стало очень шумно от плача, вздохов и громких всхлипываний».

В день кончины последняя воля принца была исполнена и тщательно проведены все приготовления. Хотя смерть есть всего лишь вылет души из телесного узилища, обычно ей сопутствовала невероятная забота о похоронах, могильном камне и всех хлопотах о бренных останках, что, похоже, подчеркивало нежелание человека уходить из этого мира. Завещание принца было необычно подробным: украшение его кровати, включая полог, вышитый изображениями подвигов Саладина, досталось сыну. Отданы были специальные распоряжения о лошадях, похоронная процессия продумана до последней трубы, заказана надгробная статуя, которая должна была представить его «в полном рыцарском облачении в разгаре битвы… наше лицо кроткое, и шлем обтянут леопардовой шкурой».

Священники велели умирающему попросить прощения у Бога и у всех, кого он обидел. В последней вспышке гордыни он отказался, но, когда конец приблизился, сложил ладони и попросил прощения у Бога и людей. Но кротости от него ожидать не стоило и в этот миг. Когда сэр Ричард Стери, лоллард, выставленный из королевского двора Добрым парламентом и в какой-то момент повздоривший с принцем, пришел мириться, принц горько сказал: «Подойди, Ричард, подойди и посмотри на то, что ты так долго хотел увидеть». Стери запротестовал, и принц ответил: «Господь воздает каждому по его заслугам. Оставь меня, не хочу более тебя видеть». Духовник попросил принца не умирать без прощения, но принц молчал и только под уговорами пробормотал наконец: «Прощаю». Через несколько часов 8 июня 1376 года он скончался в возрасте 46 лет.

Как граф Бедфорд и как член семьи де Куси ехал в растянувшейся на милю похоронной процессии вместе с королем Эдуардом и братьями принца позади катафалка, который тащили двенадцать лошадей. На памятнике в Кентербери, где принц хотел быть похороненным, высекли стихи на французском языке на традиционную тему о недолговечности земной власти: высокородный покойный, имевший земли, дома, богатства, серебро и золото и лишившийся всего вместе с красотой, лежит теперь один, напоминая прохожему: