От обличения таких священников Уиклиф перешел к отрицанию состоятельности самого института священников, необходимого для спасения грешников; он наносил удар по самому основанию церкви и ее толкованию роли Христа. С этого момента он неотвратимо приблизился к отрицанию пресуществления, ибо без сверхъестественной силы священник не может преобразовать хлеб и вино в тело и кровь Христовы. Отсюда последовало и остальное — отсутствие необходимости в священнике, отрицание анафемы, исповеди, паломничества, поклонения реликвиям и святым, индульгенции и Сокровищницы заслуг. Уиклиф все это, так сказать, выметал метлой.

Вместо этого он предлагал Библию, переведенную на английский язык его учениками; эта книга могла донести до народа смысл религии в той форме, какую простолюдины могли понять без необходимости обращения к священнику и его бессмысленным латинским виршам. Ни один другой акт религиозного реформаторства не мог так сильно ударить по тысячелетним основам христианской церкви, но до этого момента должно было пройти еще несколько лет. В семидесятых годах началось движение лоллардов (слово пришло из фламандского языка, оно означает «бормочущий молитвы»). Это движение распространилось более всего среди простых людей и низшего священства, потом охватило и рыцарей, и часть аристократов, которым не по нраву было вмешательство церкви в политику. Граф Солсбери убрал из своей домашней церкви статуи всех святых и получил титул «насмешник над изваяниями и святынями»; были и те, кого называли «рыцарями в шляпах»: они отказывались снимать шляпу, когда по улицам проносили гостию.

Идеи Уиклифа и потребности короны подходили друг другу, как меч и ножны, потому и случился этот странный альянс: Иоанн Гентский взял Уиклифа под свое покровительство. Теория Уиклифа, благодаря которой нобили могли забрать назад земли, которые их предки завещали церкви, узаконивала желание Иоанна ограбить богатые церковные владения. То, что Генриху VIII удалось сделать спустя полтора столетия, Иоанн Гентский замыслил еще в 1376 году. Тем временем потеря территории во Франции, за которую были ответственны епископ Винчестерский Уильям Уикем и его собратья-священники, помогла выставить их из правительства. В 1371 году лорды парламента решили, что никто, кроме мирян, «кои могут ответить за свои преступления в королевском суде», не имеет права занимать должности канцлера, казначея, судьи казначейства и советника.

Во Франции между тем накатывала «встречная волна». Купцы и землевладельцы вряд ли были довольны тем, что из них выжимают налоги. Деньги эти герцог Ланкастер и его свита в Брюгге растрачивали на «жутчайшие сумасбродства» (horribles expenses et incredibiles). Согласно суровому монаху аббатства Сент-Олбанс Томасу Уолсингему, ненавидевшему Ланкастера за его антиклерикальную политику, посланники проводили время в «бесчинствах, кутежах и танцах», обошедшихся в двадцать тысяч фунтов. Делая скидку на предвзятость записей Уолсингема, нельзя не признать их ценность, поскольку в них содержится живая информации о том безумном времени.

Лояльность людей проходила суровую проверку и в вопросах снабжения: во время путешествия король имел преимущественное право на скупку продуктов питания по обе стороны от дороги и на снабжение армии продовольствием. Поставщики королевского двора «хватают людей и лошадей, работающих на поле, пахарей, идущих за волами», «люди стонут и ропщут» при приближении короля. То, что было досадной помехой в мирное время, в войну сделалось экономической тиранией. Нобили, заведовавшие поставками, богатели на военных контрактах не менее поставщиков королевского двора и судей казначейства. Прибрежные города страдали от расквартированных войск, покуда те дожидались кораблей, которые должны были перевезти их в пункт назначения. Из-за нарушений в режиме судоходства торговля приходила в упадок, денежные штрафы уже не текли в экономику золотым потоком, а если они и прибывали, то корона платила этими деньгами английским войскам и освобождала английских пленных. Деньги за выкуп короля Иоанна достигли всего трех пятых от необходимой суммы, когда король Карл прекратил финансирование войны и потребовал возвращения денег в качестве возмещения. Иными словами, Англия не разбогатела от войны, а становилась все беднее.

В 1376 году состоялось заседание парламента, Общины существовали только как орган, выдающий согласие на налоги. Верхняя палата работала на постоянной основе и имела в своем составе сильную антиланкастерскую фракцию, готовую противостоять герцогу. В совет двенадцати входили четыре епископа, четыре графа и четыре барона. Лидером фракции стал бывший подопечный де Куси, молодой граф Марч, женатый на Филиппе, дочери старшего брата Ланкастера, покойного герцога Кларенса. Филиппа претендовала на корону после смерти Черного принца и его девятилетнего сына Ричарда, а потому муж Филиппы считал, что у него есть причина опасаться герцога Ланкастера, который, как все считали, вынашивает коварные планы с целью отнять корону у племянника.

Ланкастер и в самом деле подумывал о короне, но о кастильской, по праву женитьбы на дочери покойного Педро Жестокого. Он уже именовал себя королем Кастилии — или мсье д’Эспань, — хотя, возможно, у него и не было серьезного намерения узурпировать права племянника: он просто хотел побыстрее закончить войну с Францией и мобилизовать английские войска для захвата испанского трона. В качестве председателя королевского совета он был реальным главой правительства; вместе с Алисой Перрерс Ланкастер управлял своим отцом-королем и завоевал репутацию вольнодумца, поскольку открыто содержал любовницу Екатерину Суинфорд, вдову рыцаря, убитого в Аквитании. Впоследствии они поженились, и от их брака началась династия Тюдоров. Он жил на берегу Темзы в прекрасном Савойском дворце, славившемся террасами и благоуханным розовым садом; у него была великолепная коллекция драгоценных камней и наследство, оставленное отцом его первой жены — первым герцогом Ланкастерским; короче говоря, он обладал всеми атрибутами власти и богатства, за которые его ненавидели и считали негодяем. Эта репутация, как и репутация его старшего брата — образца рыцарства, — возможно, преувеличена.

Народные волнения усилились после приезда принца Уэльского, который прибыл в Вестминстер на заседание парламента из своего загородного имения. Принц хотел увериться в том, что лорды и Общины преданы его сыну, но народ решил, что он приехал поддержать Общины, настроенные против его брата-герцога, амбиций которого опасался. На самом деле горячий темперамент принца не приветствовал вмешательства в дела монархии, однако значение имеет не то, что есть на самом деле, а то, в чем уверено общественное мнение. Члены парламента верили, что принц их поддерживает, потому и черпали из его присутствия уверенность и силу.

В Вестминстере, в Расписной палате, состоялось бурное собрание Общин, а лорды заседали в Белом зале дворца. Де Куси, как граф Бедфорд, мог присутствовать 28 апреля на церемонии открытия вместе с лордами, однако письменным свидетельством о том, что он там был, мы не располагаем.

Общины перешли в наступление и впервые в истории избрали спикера в лице рыцаря из графства Херефорд, сэра Питера де ла Мара, который не напрасно был сенешалем у графа Марча. Критические моменты часто рождают людей, которые приходят на помощь. Сэр Питер проявил себя как мужественный и стойкий человек, «боговдохновенный», как сказал о нем Уолсингем. От имени Общин он обвинил в должностных преступлениях министров — королевского управляющего лорда Латимера и сэра Ричарда Лайонса, богатого купца, члена королевского совета и финансового агента, а также Алису Перрерс, получавшую, как было сказано, «каждый год из королевской казны до трех тысяч фунтов. От ее устранения государство получит большую прибыль».