– Уверен, способ прирастить их найдётся, – заключил Юн Гуань.

Шу Э не шевелилась какое-то время, держа шкатулку перед собой на вытянутых руках. Пальцы её подрагивали, и глаза перекатывались в шкатулке. Шэнь-цзы невольно поёжилась. Ей начало казаться, что глаза живут сами по себе. Юн Гуань заметил её состояние и вновь прищёлкнул пальцами. Шкатулка захлопнулась.

– Выбор за тобой, – повторил Вечный судия, возвращаясь за стол.

Шу Э медленно поднялась, спрятала шкатулку за пазуху, сложила перед собой руки, чтобы поклониться Вечному судии, и исчезла.

Через несколько мгновений она уже была в мире смертных, стояла за порогом Речного храма, не решаясь войти.

Чангэ всё это время искал её по окрестностям. Ему хотелось надеяться, что Шу Э пропала не безвозвратно, что она просто расстроена возвращёнными воспоминаниями о прошлой жизни и вернётся, когда успокоится. Но Шу Э не возвращалась, а Чангэ не прекращал поиски.

Возвращаясь в хижину в очередной раз, Чангэ не поверил своим глазам: Шу Э!

– Шу Э! – крикнул он, переходя с шага на бег.

Шу Э обернулась, лицо её дрогнуло на мгновение, но тут же стало невыразительным. Она подняла руку ладонью вперёд, не подпуская Чангэ слишком близко.

– Чангэ, – тихо и серьёзно сказала Шу Э, – нам нужно поговорить.

Чангэ нахмурился. Ему не понравилось ни то, что Шу Э не подпустила его к себе, ни тон, каким она с ним заговорила.

Он поджал губы и указал на Речной храм:

– Войдём прежде. У меня ноги гудят.

Они вошли. Шу Э села у порога, как незваный гость. Чангэ нахмурился ещё сильнее, сел напротив неё, но в некотором отдалении, на расстоянии вытянутой руки, чтобы лишний раз не тревожить и без того смятенный дух Шу Э. Ци её была не в лучшем состоянии, едва узнавалась.

– Я должна рассказать тебе, – сказала Шу Э ровным, чужим голосом, – о моём прошлом. О прошлом Лю Цзиньцзы. Не прерывай меня, ты должен это услышать.

Чангэ сделал приглашающий жест. Шу Э заговорила негромко, лишённым выражения голосом, точно читала сутру или заклинание, точно рассказывала о ком-то ещё, а не о себе.

Чангэ слушал, прикрыв веки. Ему уже была известна эта история, но люди склонны преувеличивать и приукрашивать, поэтому Чангэ не слишком верил в то, что слышал. Рассказ Шу Э не только подтверждал легенды мира смертных, настоящая история была куда чудовищнее и кровавее. Лицо Чангэ не дрогнуло, даже когда Шу Э говорила о трёхсоттысячной гекатомбе во славу десяти владык ада.

– Владыка не смог мне помочь, – сказала Шу Э. – Ничто не способно стереть эти воспоминания. Мне остаётся смириться. Я отправлюсь странствовать, надеясь, что однажды смогу принять прошлое и…

– Ха! – сказал Чангэ непередаваемым тоном.

Шу Э вздрогнула и развернула лицо в его сторону.

Чангэ смерил её взглядом небожителя и чётко проговорил:

– Да кто куда тебя отпустит!

– Чангэ, ты не понимаешь…

– Это ты не понимаешь, – отрезал Чангэ, придвигаясь к ней и крепко беря её за плечи. – Что я тебе говорил? Кто бы ты ни была, я полюбил бы тебя и не перестал любить. Ты всерьёз думаешь, что я отпущу тебя теперь? Теперь, когда ты ко мне вернулась?

– Но, Чангэ… – беспомощно повторила Шу Э, – моя Скверна…

– Ты слишком высокого обо мне мнения, – с горечью сказал Чангэ, – я не святой. И не хочу им быть. Если ты пожелаешь, мы можем отправиться странствовать вместе. Но от меня ты не уйдёшь.

Шу Э пыталась ещё что-то возразить, но Чангэ впился в её губы поцелуем, отчаянно глубоким, почти безысходным.

Если бы это не смогло что-то изменить, то что вообще могло бы?

[315] Глупая птичка и плохой даос

Чангэ целовал её так долго, что у Шу Э разболелись губы. Вырваться из крепких объятий она не могла, да и хотела ли?

«Если я останусь… если я останусь…» – бессвязно бормотали мысли.

Чангэ хотел, чтобы она осталась, невзирая на то, каким чудовищем Шу Э была в прошлой жизни…

Шу Э вздрогнула и резко отстранилась:

– Чангэ! Я не могу. Мне здесь не место. Нигде мне не место…

Чангэ крепко ухватил её за плечо, не давая ни ускользнуть, ни отпрянуть.

– Жил однажды человек, приносивший с собой дождь, – сказал Чангэ таким тоном, точно читал наставление крестьянам. – Он всегда носил над собой бамбуковый зонт и считал, что ему нигде не место. Люди прогоняли его отовсюду, потому что дождь мешал им. Но однажды он пришёл в деревню, где десять лет не было дождя.

– И к чему ты это сказал? – буркнула Шу Э, когда Чангэ умолк.

– К тому, что каждому найдётся место в мире, и твоё место – здесь, рядом со мной, как и моё – с тобой, – убеждённо сказал Чангэ.

Шу Э тихо застонала, вжимая ладонь в висок:

– Но то, что я сделала…

– Лю Цзиньцзы, а не ты, – отрезал Чангэ. – Шу Э ничего плохого не сделала. Шу Э спасла мне жизнь, рискнув своей собственной. Какое мне дело до какого-то Лю Цзиньцзы, пусть он и вырезал целую провинцию? Царства Шуй давно уже нет в мире смертных. Лю Цзиньцзы больше нет, есть Шу Э. Так и оставайся Шу Э. Я знаю тебя как Шу Э. Ты всегда была и будешь для меня Шу Э. Моей Шу Э.

Шу Э ткнулась лицом ему в грудь и ничего не ответила. Плечи её чуть вздрагивали. Чангэ ободряюще сжал их.

– Хорошо, – сдавленно сказала она. – Если ты позволишь… я…

Чангэ крепче прижал её к себе:

– Не позволю.

– Я ведь даже не договорила, – с ноткой возмущения в голосе сказала Шу Э.

– Наверняка очередная глупость, – проворчал Чангэ, стараясь не выдавать радости. Кажется, Шу Э приходила в себя.

Шу Э вывернулась из его рук, пошарила за пазухой и вытащила шкатулку:

– Поставь это где-нибудь.

– Что в ней? – спросил Чангэ, принимая шкатулку.

– Мои глаза. Пока не время их возвращать.

Чангэ удивлённо вскинул брови, заглянул в шкатулку и сердито сказал:

– Если ты считаешь, что должна оставаться слепой в искупление своих грехов, то большей чуши я не слышал и в…

– Нет-нет, – прервала его Шу Э, – вовсе нет. Просто день должен быть благоприятным.

– А, вот как… – кивнул Чангэ и поставил шкатулку на полку, где хранились разные знахарские артефакты. – Тогда ладно.

Шу Э неловко улыбнулась:

– Прости.

Чангэ покачал головой, легко поднял её и отнёс на циновку. Шу Э пыталась что-то возражать, но… В конце концов, она покорно сомкнула руки на шее Чангэ, отдаваясь