их содержанием. И только тогда, когда я их стала читать, идя по улице, вслух, поняла по неутомимому дыханию, кто их автор. Ты даже не знаешь, какой это был праздник, сколько я имела радости и как захотелось скорее побежать к Н. В., чтобы с ней поделиться. Я их прочла хорошо там, и мать и сын293 очень трогательно их встретили. Н. В. хочет послать Сонечке свое стихотворенье. М. просил передать много приветов. Мы все хорошо помним, что уже давно Сонечка советовала писать музыку к лермонтовскому «Маскараду». Теперь это стало реальностью. Но нужно еще сделать либретто, после чего можно вплотную за это сесть. Н. В. и М. очень просили и очень будут ждать, как они говорят, «свежих мыслей» об лермонтовском «Маскараде». О ведущей идее произведения, о разработке других линий и т. п. Нужно сказать, что в течение 2 часов я слушала много новой музыки, и музыки талантливой. Есть некоторые веяния Рахманинова в прелюдах, но есть и свое. Я очень неравнодушна к прокофьевской «Ромео и Джульетте». На ней закончился вечер. Я шла домой и мечтала, чтобы ты был рядом.

Мне хотелось сообщить тебе о смерти Антона Шварца. Это случилось внезапно. В нашем литературном развитии он принимал некоторое участие. С школьных лет слушали мы его. Как это печально. После ухода В. И. Качалова и Яхонтова, а теперь Шварца, нет возможности посещать литературные концерты. Я не знаю, писала ли тебе, что года два тому назад я подошла к нему у Лебяжьей канавки и имела с ним довольно большой разговор.

Я советовала читать ему из Форсайтов «Смерть Джолиона» и рассказала об этом отрывке. Кроме того, высказала ряд мыслей – почему у него Блок идет неудачно (прозу я очень хвалила). Нужно слышать блоковскую интонацию раньше слова, эта интонация им утеряна. Он очень хорошо говорил, спросил, не хочу ли я что-нибудь ему прочесть (я сказала – что ему это вряд ли интересно), может быть Вы позвоните и т. д. Я отказалась и объяснила, что подошла – чтобы просто обменяться с ним рядом мыслей. Он очень благодарил. В последнее время работал над Петефи.

Родной мой, я пишу редко еще и потому, что уровень твоих писем так высок, что мне не дотянуться.

Крепко, крепко обнимаю.

Всегда помню, думаю и люблю.

Н.

К письму № 454

Глубокоуважаемый Антон Исаакович,

образ Ирен у Голсуорси удивителен своим земным обаянием и, одновременно, своей нематериальностью. Может быть, именно это и сообщает ему какую-то притягательную силу. Неслышными шагами проходит она, неуловимая, оставляя особый аромат женственности, чистоты и целомудрия. Чудесным светом озаряются последние дни жизни старого Джолиона. Вновь возникает мелодия любви – скольжение по вечной стихии, чтобы неожиданно оборваться.

Тема не исчерпана. По существу ведь именно эта тема проходит основным лейтмотивом и в рассказе Чехова «Шампанское» и в читаемом Вами отрывке из «Очарованного странника» Лескова. Но с каким благородством, простотой и предельным лаконизмом изложена она у Голсуорси. Этот маленький отрывок, сделанный легкой кистью, подобен музыке Шопена, где в малой форме содержится богатство музыкальных образов, необычайная свежесть и интенсивность переживания.

Еще несколько слов об А. А. Блоке. Ал[ександр] Ал[ександрович] сам говорил, что, когда он пишет, он слышит интонацию раньше слова. Это очень существенно для его творчества. Это определяет окраску его произведений. Именно это, мне кажется, Вы и утеряли. Я вспоминаю Ваше чтение «Незнакомки». Вы акцентируете (не только голосом, но и жестом) «А в небе, ко всему приученный, // Бессмысленно кривится диск»…

Это ведь совершенно не существенно. Существенно, когда появляется – Она. В это томительное ожидание вложено все волнение души. Это целая симфония ощущений. У вас же, именно это, главное, не звучит. Нет блоковской интонации, нет взволнованности. Эти примеры можно умножить.

Очень немногие писатели проходят через нашу жизнь. Они наши спутники. К ним относишься с особой бережностью и трепетом.

№ 455. Н. В. Ельцина – А. И. Клибанову

28/II 54 г.

Родной мой, сегодня воскресенье, и хотя сейчас только 12 часов дня, но я могла бы снова лечь спать. Очень большая усталость. Я пишу тебе, но не знаю, что получится, т. к. подняться на какую-то ступень обобщения неспособна. За последние две недели я посетила выставку чехословацкой иконописи, скульптуры и графики и была в Пушкинской студии – читал В. А. Рождественский – новеллы о Пушкине, об этом я и напишу тебе.

Выставка охватывала вещи с середины XIX века до сегодняшнего дня. Были интересные вещи в скульптуре. Особенно интересны скульптуры Штурсы294 – Раненый – фигура голого человека – дана в момент его падения. Я не видела никогда, чтобы можно было запечатлеть сам момент, когда человек падает. Это не застывшее движение, а движение в его прямом и чистом виде. И невозможно оторваться, так сделано это пластично и совершенно. Даже Роден – бог скульптуры, никогда не соблазнялся такой задачей.

Живописные вещи «шли» от французов и от старых мастеров, которые стоят над вехами – Рембрандта, Веласкеса и др. Там попадались отдельные вещи интересные и радующие. Очень хороша была графика. Виды старой Праги, Карлов мост и т. д.

В. А. прочел две новеллы о Пушкине и закончил вечер стихами из литературных портретов – Тютчев, Лермонтов, Пушкин и т. д. (стихи были неудачные – длинные и вялые).

В. А. Рождественский. Я его не видела 4–5 лет. После прочтения новелл было живое и очень непринужденное обсуждение.

Новелла, которая обсуждалась, – краткое содержание. Описывается известный пушкинист Лернер, который имеет дома огромную картотеку. Если нужно знать, у какого портного шил Пушкин – пожалуйста – вот карточка. Если нужно знать, где в Европе путешествовал Вас. Львович Пушкин – пожалуйста – вот карточка и т. д. Но вот совершенно не сохранились письма Натальи Николаевны, и ее фигура остается для пушкиноведения неясной. Мелькают в газетах сообщения (накануне мировой войны), что в Англии у одной миледи – есть в архиве русские бумаги начала 19-ого в. Один из пушкинистов отправляется туда (дочь Пушкина жила где-то заграницей) и претерпевает бесчисленное количество испытаний – пока добирается до этого архива. Эти бумаги он все же не получает. И личность Н. Н. остается до сих пор неясной. Изложены с некоторым юмором все преграды, которые нужно было преодолеть. Замечание одного пушкиниста было очень верное – Нат. Ник. писала Пушкину только по-французски – поэтому письма не могли быть русскими, и потому они были бы известны Миледи