Тай Шунь продолжает стоять на коленях, его лицо словно открытая книга. По мере того, как мать продолжает рассказ, в его глазах появляется ужас. Должно быть, братцу нелегко смириться с тем, что чудовище перед ним – его родительница. В этот момент я понимаю, что пусть и никогда не смогу простить Чжэньси, моя месть не должна причинять никому вреда. Тай Шунь не должен пострадать за ее грехи.

Он и так уже достаточно страдает.

– Есть еще кое-что. – Чжэньси так сильно сжимает носовой платок, что белеют костяшки пальцев. Что бы она ни собиралась сказать, по крайней мере, в мыслях это будет худшее из ее злодеяний. – Чжао Ян схватил Лейе.

Тай Шунь бледнеет и шевелит губами, но не издает ни звука. Он всегда любил Лейе, с самого детства. Мы втроем были лучшими друзьями, но Лейе значил для Тай Шуня гораздо больше. Взаимно ли это чувство, я так и не узнал.

– Но почему? – спрашиваю я, ощущая тяжесть в груди, ведь ничего хорошего ждать не приходится.

– Ему известно, что Лейе предатель, – шепчет она. – Я узнала и… подбросила кое-какие улики, которые указали Чжао Яну на него.

Это значит, что Чжао Ян в курсе всего. Лейе в опасности. Ан в опасности.

– Тебе известно, куда он увел Лейе? – спрашиваю я.

– На северную стену. – Чжэньси кладет руку на щеку Тай Шуня, который по-прежнему не двигается с места. – Шунь-э, мне очень жаль. Я понимаю, как много он для тебя значит.

– Тай Шунь, – зову я, – найди Линьси и освободи ее, а я вызволю Лейе.

Он неуверенно поднимается на ноги.

– Это мне следует идти к нему.

– Ты не в том состоянии, не сможешь бороться. – Я крепко сжимаю его руку, заставляя посмотреть на меня. – Могу ли я на тебя рассчитывать?

Он смотрит на мать, потом снова на меня и кивает.

– Я доверяю тебе, – совершенно серьезно говорю я. – И обещаю, что верну его. Живым.

АН

Все началось с девушки и меча, и закончится девушкой и мечом.

Снова боги не проявили милосердия, снова насмехаются.

Я стою у стены, выходящей на долину, где собрались новобранцы. В их доспехах отражается утреннее солнце. Даже с такого расстояния заметно, что некоторые из них всего лишь мальчики. Их тысячи. Ни о чем не подозревающие, они похожи на согнанный на заклание скот, а я – их палач.

Отец держит передо мной Обсидиановый меч. Я вздрагиваю, снова ощутив его притяжение.

Его зов.

«Ты спасешь свою бабушку и убьешь тысячи? Или умрешь в одиночестве после того, как все, кого ты любишь, покинут этот мир?»

Хоть я и пытаюсь сдержаться, руки сами тянутся к темному мечу.

Но прежде чем я успеваю дотронуться до него, по утреннему небу рассыпаются серебристые отблески.

Лезвия.

Стражники вокруг меня падают. Отовсюду вылетают цепи, и толпа женщин в радужных одеждах штурмует стену. Они кружатся, исполняя танец смерти, нанося ответные удары священникам.

Секта Лотоса.

Тан Вэй мечом разрезает кандалы, сковывающие аму, поднимает ее и уводит прочь от царящего вокруг безумия. Священник выпускает огненную струю вслед подруге, и она едва успевает уклониться. Ама кричит, отшатываясь от огня и делая полшага назад.

Роковые полшага.

Во вспышке солнечного света видно, как в воздухе проносится кинжал.

«Нет!» – ревет моя кровь. Время словно замедляется, пока я беспомощно наблюдаю. Кинжал летит слишком быстро. Я не успею вовремя. Не смогу оттолкнуть аму прочь.

И тут прямо на моих глазах в кинжал врезается стрела, сбивая его с курса.

Время возвращается к привычному течению, и я с воплем бросаюсь к бабушке, но чьи-то злобные руки тянут меня назад.

– Отпусти меня!

Отец тащит меня прочь, но я отчаянно брыкаюсь. Я вытягиваю шею как раз вовремя, чтобы увидеть, как Тан Вэй помогает аме подняться. «Она жива», – поет мое сердце. Это дает мне силы бороться. Извиваясь, я пытаюсь вырвать меч у отца, но тот распускает пальцы веером, и мои руки обжигает пламя. Я вою от боли. На первый взгляд похоже на иллюзии императрицы, но когда я смотрю на свою покрывшуюся волдырями кожу, понимаю, что на этот раз все по-настоящему.

– Ан!

С луком наперевес к нам мчится Алтан. Он так стремительно движется, что фигура размывается, превращаясь в багрово-золотое пятно, мгновенно уворачивающееся от стрел и уклоняющееся от пламени священников.

– Алтан! – кричу я, вырываясь из отцовской хватки.

Парень выпускает три стрелы. Священник падает. Он натягивает тетиву с еще тремя стрелами.

– Отпусти ее! – велит он охрипшим голосом.

Отец с силой тянет меня за волосы и запрокидывает голову. Лезвие темного меча врезается мне в шею. Я пытаюсь призвать свою магию, но боль в покрытых волдырями руках слишком сильна.

– Если ты убьешь меня, некому будет созвать для тебя армию.

– Я лишился рычага давления и знаю, что ты этого не сделаешь, – огрызается отец.

Он использует меня как живой щит, постепенно оттесняя к краю стены, высота которой, к слову сказать, футов пятьдесят. Пятьдесят футов – и приземление на твердые острые камни. А оттуда – падение дальше, в долину. Отец способен выжить, если воспользуется своей магией, а вот насчет себя я не уверена.

Алтан подходит ближе, но поразить цель ему не удастся.

– Отпусти меня, отец.

– Уж лучше я убью тебя собственными руками, – рычит он со злостью, которая опустошает меня.

– Ан!

Я поворачиваю голову.

Алтан вставляет в лук три стрелы.

Когда он отпускает тетиву, я задерживаю дыхание, следя взглядом за невозможной дугообразной траекторией полета его стрел. Отец все же тянет меня к стене. Я спиной ощущаю силу удара и ослабление отцовской хватки. Инстинкт берет верх, и я хватаюсь за меч.

Но падаю.

Даже несмотря на обнимающую меня за талию руку, пронзенную стрелой, я опрокидываюсь через стену. Однако вскоре меня толкает вверх какая-то неведомая сила, отцовская хватка исчезает, а сам он летит вниз. И я понятия не имею, происходит это под воздействием его собственного раскаяния или магии Алтана.

Переброшенная через стену, я сильно ударяюсь о камни. Тело пронзает боль. Делаю глубокий вдох и пытаюсь встать. Меч мерцает дымчато-зеленым. Я держу его в руках и едва не кричу от боли, когда волдыри лопаются и капает кровь. Однако я не разжимаю пальцев, удерживая меч, который причинил столько страданий. Меч, который может все исправить.

Сильнее стискиваю рукоять. Отчаянно. Решительно. Никто им не должен завладеть. Мне надлежит его уничтожить. Перед моим мысленным взором мелькает видение. Это снова Юнь Лун. Исполненный сожалений старик преклоняет колени перед мечом, которого он так жаждал. Мечом, приведшим его к гибели. У меня в ушах эхом отдаются слова, которые он прошептал богам: